Расчет элементарен: потребуй бандиты сразу же все состояние Тарси, им было бы крайне трудно, практически невозможно «очистить» полученные деньги. Но даже если допустить, что решение этой проблемы найдено, встает другая, уж совсем неодолимая задача: перевод в наличность огромного состояния потребовал бы такого времени, обусловленного весьма сложными юридическими процедурами, что значительная часть средств к моменту получения уже обесценилась бы как по причине постоянно растущей инфляции, так и в силу изъятия этой суммы из единственно дающего прибыль процесса капиталистического воспроизводства.
Террористы, как видим, прекрасно ориентируются в этом экономическом лабиринте. «Да пойми же ты, я все сберег! — разъясняет сын отцу-простаку, мыслящему отжившими категориями. — И сделал я это для вас. Кому теперь нужна земля? Свиньям да собакам! А наш капиталец утроился…»
В словах негодяя звучит откровенная гордость, и у отца рассеиваются последние сомнения, последняя надежда: да, именно их сын разработал страшный план.
Вывод логичен и обусловлен всей динамикой развития характера Джулио.
По сути дела, он обычный мальчишка, дитя своего времени. Хотя автор и замечает, что «Джулио был необычайно обстоятелен и методичен», это скорее расхожая оценка всех отцов, считающих, что в их-де времена… Нет, подчеркиваем, эпоха «акселератов», которой так страстно внутренне противятся все родители, — факт совершенно объективный, один из неизбежных результатов технологического бума, и в этом смысле более чем естественны склонность Джулио к максималистской переоценке собственных возможностей и его потребительский азарт. («Собирал смородину и ежевику, а потом за несколько монет уступал ягоды матери».)
«Это мальчик-дьявол. Но дьявол очень хиленький, лишенный всякой фантазии. Он творит зло, потому что сам по себе он зол. Вся его воля к самопроявлению обращается против его собственной семьи, против традиций, против морали» — это слова литературного критика Пьетро Бьянки, который далее утверждает, что «именно это изначальное зло делает Джулио опасным, жестоким, злым преступником».
С подобным утверждением (а привели мы его потому, что такая оценка явно преобладает во всех комментариях к роману) вряд ли можно согласиться. В самом деле, детей по натуре вредных, вздорных, может быть, даже не проявляющих должного уважения к родителям мы встречаем немало на каждом шагу. Но разве только поэтому их можно определить в потенциальные преступники?
Вот что говорит сам писатель: «Да, этот двенадцатилетний мальчик, с которым мы знакомимся на первых страницах книги, по природе своей склонен к легкому восприятию жизни, он избалован чрезмерной материнской любовью, в нем уже присутствует элементарный детский эгоизм, как, впрочем, у многих детей, являющихся единственными в семье. Однако само по себе такое семейное окружение не могло бы еще сделать из него преступника. Главное происходит тогда, когда Джулио соприкасается с реальной жизнью». И вся трагедия в том, что эта реальная жизнь предстает ему в лице двух террористов.
Альдо Пазетти умер в 1974 году, вскоре после выхода романа в свет. К счастью ли, к несчастью, но он был очевидцем лишь первых, тогда еще немногих жертв левого терроризма.
«Вид с балкона» — это роман об отверженных. Но не об «отверженных» Гюго. Мир современного капитализма наполняет этот термин гораздо более многообразным и трагическим содержанием.
Отверженные Пазетти — это прежде всего Анна и Энрико Тарси.
И он, и она — носители древней крестьянской культуры, они наивно верят, что даже в условиях всеобщей смуты им удастся сохранить свое маленькое благополучие. Отсюда и все старания отца Джулио создать вокруг некий нравственно благоприятный климат. Однако «постиндустриальное» общество лишь до поры до времени оставляет им эту иллюзию благополучия.
Они жили на той земле, которая называется ничейной, — земле, находящейся между двумя полюсами, между двумя противоположными лагерями, на земле, культурный слой которой можно определить как послекрестьянский и предпромышленный.
Но долго ли, спросим себя, может оставаться «ничейной» земля, когда вокруг идет жестокая битва? Мир алчности, подлости, самых низменных побуждений слишком велик, слишком агрессивен, чтобы Тарси могли выстоять.
Вновь хочется в этой связи указать на доходчивость и универсальность образов, создаваемых писателем, на предельно яркий колорит используемых им средств — от точнейших зарисовок с натуры до иронии, злого сарказма и даже гротеска. (Рабочие сыроварни предложили назвать новый детский сырок «Джульетто» — короткая, но какая емкая «визитка» аморальности капиталистического бытия!)
А много ли стоят родственники Анны и Энрико, чьи «визиты были краткие, чаще всего вызванные простым любопытством, а порой и злорадством.
Приходила кузина Авана, давала им почитать книги из их же библиотеки, да еще просила ненароком не испачкать и вернуть в срок.
Тетушка Бетта являлась и тут же начинала расхваливать виноградники Альбаторты, купленные почти задаром. А потом выкладывала перед ними душистые гроздья винограда, их винограда».
