Вид на рай - [28]

Конечно, она не ушла далеко. Но я почувствовал стыд. Надо же до такой степени забыться и выбросить ее из головы. А все эта рыжеволосая виновата. Ее вопрошающий взгляд буквально парализовал меня. И совершенно непонятно почему. На секунду вдруг показалось, что в воздухе запахло потом. Сильное дуновение ветра с резким запахом пота бросило пряди волос прямо мне на глаза. В пятидесяти метрах от меня я увидел Ригемур Йельсен, она направлялась к торговому центру. Шагала так уверенно и решительно. Теперь у нее были деньги и теперь у нее были марки, теперь ей сам черт не страшен. Она готова была к борьбе с новыми трудностями повседневности. Я последовал за ней. Но на расстоянии. То есть я поступал так: сначала бросок к ней, а потом близкое скольжение позади. Настолько близкое, что видел желанную волосинку на пальто. Затем медленное отступление, чтобы между нами появились другие прохожие. Ты идешь там, я иду здесь. Мы вдвоем на пути в будущее. Одному Богу известно, что оно нам принесет. О’кей. Ригемур Йельсен скоро исполнится 70 лет. Чисто статистически ей недолго осталось пребывать на этой грешной земле. А что со мной? Мне 32 года. Не прожил еще и полжизни. Удастся ли собрать информацию о Ригемур Йельсен до ее смерти, чтобы с полным правом мог сказать, например, что знал ее хорошо, понимал ее хорошо как свою соседку и как близкого человека?

Одно было достоверно: Ригемур Йельсен шла в направлении торгового центра. Делать покупки? Тогда я тоже. Забыл мгновенно о «святости и неприкосновенности» материнских 320 крон. Обрадовался, что не успел положить их на счет. Господи, 320 крон — ничто, мелочь. Я имею в виду на сберегательной книжке. А вот в кармане они представляли некоторую ценность. Я даже взял бы такси, если бы она это сделала, чтобы поехать вслед за ней к торговому центру.

Она прошла мимо входа в метро. Она прошла мимо остановки такси. Она прошла мимо входа в «ИРМА». Ригемур Йельсен просто-напросто шагала к доктору медицины Франку Фридману.

Я остался в пассаже торгового центра. Хожу вперед и назад. Что с ней такое? Вспотел под мышками, боязно стало. Отвратительные картины мелькали перед глазами. Я вспомнил о книге здоровья, лежащей у нас дома на самой нижней полке. Я не касался ее годами, она была моим «кабинетом ужасов» в детстве. Страшные ожоги от пожара на предплечье у женщины. Сифилисная рана на мужском органе. Разные виды кожных заболеваний! В красках! Содержание дополняли иллюстрации и рисунки разных, какие только существуют на этом свете, бактерий. От прочитанного и виденного можно было сойти с ума.

Я молил Бога, чтобы ничего серьезного. Хотя в ее возрасте всего можно было ожидать, опасность серьезно заболеть подстерегала на каждом шагу. И когда я продумывал эту мысль, то, конечно, автоматически переключился на тему — мамина болезнь и мамина смерть. Ведь именно доктор медицины Франк Фридман первым истолковал симптомы болезни мамы и послал ее к специалистам. И я думал, шагая между цветочным отделом и книжным: «Работала ли Гру врачом? Работала ли врачом сразу после окончания института? Например, всунула ли она хоть раз ректоскоп в прямую кишку старой швеи-пенсионерки из Эйны, чтобы проверить точнее, как обстоит дело? Бог ты мой, какая поразительная мысль! Ведь исследование ректоскопом напоминало мои вечерние занятия с телескопом. Я верил, очень верил, что Гру практиковала сначала как врач, а потом уже вплотную занялась политикой. Убежден даже, что лишь после такого рода знаний возможно серьезное отношение к делам Народа, истинное понимание обычного простого человека из толпы.

Я ненавижу любую форму вульгарности, но сейчас позволю себе сказать: только тот, кто однажды заглянул в заднепроходное отверстие своим избирателям, увидел их, так сказать, на близком расстоянии, способен управлять таким сложным обществом, каким является современная Норвегия. Университета недостаточно, всяких профессиональных уловок и хитростей недостаточно, чтобы вершить судьбы простых мужчин и простых женщин, к тому же если учесть завихренность общественных процессов. Вот прежние руководители социал-демократии знали что к чему. Это у них в крови сидело, они долго не размышляли. Работали физически, а потом решились, взяли и сели в поезд и прямо в Осло, а затем и в стортинг попали. У них было одно дело, одна задача. Они умели сочетать свою работу с государственной. Такой мне, кажется, была и Гру Харлем Брундтланн. Чтобы быть конкретным: такой была фактически старая швея из Эйны, несмотря на ее болезни, которую Гру хотела ввести в Европейский союз; таким был Ерун Педерсен; он родился в конце прошлого века, знал нужду, знал тяготы жизни старой норвежской деревни, а теперь вот без устали делился опытом, рассказывал о благах европейского сотрудничества.

Я просто зримо представлял Гру практикующим врачом. Остроумная, прямая и без излишней сентиментальности. Врач, который знает цену труду, врач, который гонит жалобщиков и ипохондриков за дверь, бросая им в спину кусачие реплики. Я любил по ночам, когда не спалось, фантазировать. Представлял, как Гру Харлем Брундтланн, премьер-министр страны и вдобавок еще к своей государственной деятельности самый настоящий врач, имела повод принимать пациентов самого разного калибра. Пациентов с психическими комплексами, с запорами, легочников и сердечников. Аллергетиков и почечников. Я понимал, естественно, что это были только сны, несбыточные сны. Я знал лучше других, я понимал, какую нагрузку приходилось выдерживать Гру. Каждый день. Как она умела все вынести? Трудно объяснить. Но мне нравилась эта игра, нравилось это ночное видение, я его специально вызывал, когда лежал и ворочался с боку на бок в мокрой от пота пижаме. Думы о женщине премьер-министре в социал-демократическом правительстве, которая совершенно конкретно занималась делами обычных простых людей, которая смягчала наши страдания, какими бы они не казались мелкими в сравнении с глобальными проблемами, успокаивали меня, убаюкивали.