Вице-консул - [36]

Питер Морган смотрит на Анну-Марию Стреттер – та спит.

– Она грязна, как сама природа, уму непостижимо… о, мне не хотелось бы покидать этот уровень – ее грязи, состоящей из всего на свете, уже застарелой, въевшейся в кожу, ставшей ее кожей; мне бы хотелось подвергнуть эту грязь анализу, сказать, из чего она состоит, из пота, ила, остатков фуа-гра с твоих приемов в посольстве, пусть вам станет тошно, фуа-гра, пыль, битум, манго, рыбья чешуя, кровь – все…

Зачем говорить со спящей женщиной?

– Речи ни для кого и полнейшая тишина, – произносит Майкл Ричард.

– Она в Калькутте как… как точка в конце длинной линии, от незначащих фактов отмежевавшаяся? Ничего, только… сон, голод, отмирание чувств и еще – связь между причиной и следствием?

– Я думаю, он даже не это хочет сказать, – отвечает Майкл Ричард, – он идет дальше, для него она жива только в том, кто смотрит на ее жизнь. Сама она ничего не чувствует.

– Что же осталось в Калькутте? – спрашивает Джордж Кроун.

– Смех… словно выбеленный… слово, которое она повторяет, Баттамбанг, песня – все остальное улетучилось.

– Как отыскать ее в прошлом? Собрать воедино хотя бы ее безумие? Отделить безумие от безумия, смех от смеха, слово Баттамбанг… от слова Баттамбанг?

– Ее мертвых детей – ведь у нее наверняка были дети – от других мертвых детей.

– То, наконец, что называют обменом, то, что она отдает вовне, если угодно, не отличается, по сути, от любого другого. И этот обмен все же имеет место.

– Может, она должна делать что-то, чего не умеют другие, ты не думал об этом? Тогда ее присутствие будет обозначено. Тебе нужна хоть какая-то зацепка, пусть крошечная.

Анна-Мария Стреттер, похоже, уснула крепко.

– Я оставлю ее до безумия, – говорит Питер Морган, – это решено, но я все-таки должен это безумие знать.

– Она будет одна в книге? – спрашивает Чарльз Россетт.

– Нет, будет еще одна женщина, я думаю, это Анна-Мария Стреттер.

Все поворачиваются к ней.

– О, – говорит она, – а я спала.

Вокруг них обсуждают, что буря совсем стихла. Им весело.

Они ужинают. Еда превосходная. Майкл Ричард говорит, что, побывав в «Принце Уэльсском», будешь потом тосковать по его комфорту, где бы ты ни был, на всем белом свете.

* * *

Сквозь кроны пальм виднеется небо. Луна еще прячется за грядой облаков. Одиннадцать часов вечера. В холле «Принца Уэльсского» играют в карты. Побережья не видно, отель стоит фасадом к открытому морю. Зато видны близлежащие острова, темные громады на фоне неба, цепочки огней вдоль причалов. Легкий южный ветерок понемногу рассеивает лиловый туман. Жара вернулась, та же, что в Калькутте. Воздух здесь – соленый, едкий пар. Разница только в запахе – пахнет устрицами и водорослями. «Принц Уэльсский» открыт океану.

Майкл Ричард и Чарльз Россетт идут по дороге через пальмовую рощу. Анна-Мария Стреттер после ужина ушла к себе. Питер Морган и Джордж Кроун взяли напрокат лодку и отправились на морскую прогулку. Майкл Ричард и Чарльз Россетт идут к Анне-Марии Стреттер, а те двое присоединятся к ним, когда вернутся.

Среди пальм, в манговых деревьях, щебечут пленницы-птицы. Их так много, что ветви сгибаются под тяжестью, это уже не манго, а деревья, плодоносящие плотью и перьями.

В пальмовой роще гуляют пары. Они возникают под фонарями, скрываются и снова выходят на яркий свет. Женщины на ходу обмахиваются белыми бумажными веерами. Все говорят по-английски. По обе стороны дороги стоят освещенные павильоны, это тоже помещения отеля, объясняет Майкл Ричард. Пальмовая роща выходит к морю со стороны островов. На противоположной стороне, кажется, есть виллы, маленький курорт, не имеющий отношения к отелю.

Еще издалека они слышат ее. Она, наверно, играет здесь каждый вечер, как и в Калькутте. Чарльз Россетт сразу узнает пьесу Шуберта, которую просил ее сыграть Джордж Кроун. Он видит, словно при яркой вспышке: Анна-Мария Х…, семнадцати лет, высокая и тоненькая, в Венецианской консерватории, на выпускном конкурсе, играет Шуберта, ту самую пьесу, которую любит Джордж Кроун. Она – надежда западной музыки. Гром аплодисментов. Разряженная публика поздравляет любимое дитя Венеции. Индия, скажут потом, кто бы мог подумать о такой участи для нее?

– Еще не будучи знаком с Анной-Марией Стреттер, – говорит Майкл Ричард, – я услышал ее игру в Калькутте, вечером, на бульваре; меня это очень заинтриговало, я не знал, кто она, приехал в Калькутту как турист, помню, мне было очень тяжко… с первого дня я хотел уехать, но… она, эта музыка, из-за нее я остался – я… я смог остаться в Калькутте… Я слушал ее несколько вечеров кряду, стоя на авеню Виктории, а потом, однажды, зашел в парк, часовые пропустили меня, все было открыто, и я вошел в ту самую комнату, где мы были вчера. Как сейчас помню, я дрожал… – Он смеется. – Она обернулась, увидела меня, удивилась, но не думаю, что испугалась, вот так я с ней и познакомился.

Дальше Чарльз Россетт узнает в двух словах, что Англию он покинул навсегда, в Индии у них с Джорджем Кроуном дело, не слишком обременяющее, что-то связанное с морским страхованием, – Питер Морган тоже работает с ними. Музыка приближается.