Входят трое убийц - [54]

— Похороны завтра, — шепотом сообщил слуга. — В кругу семьи.

Люченс склонил голову.

— Его что, бальзамировали? — спросил он тоже шепотом.

— Нет. А почему месье спрашивает?

В самом деле, почему Люченс задал этот вопрос? Он тщетно пытался себе это объяснить. Слово неожиданно слетело с его уст, но, когда он пытался восстановить цепочку ассоциаций, его вызвавших, у него ничего не получалось. Последняя мысль, какую он помнил, была о том, что сердечный спазм — не такой уж неожиданный диагноз и, если слабое сердце было семейной болезнью, можно ожидать, что и другие родственники скончаются по этой же причине… А потом он вдруг спросил слугу о бальзамировании. Почему? Очень часто нам удается возвратиться мысленно к тем ассоциациям по сходству или по смежности, которые словно бы перевели стрелку нашей мысли на другой путь, но в этот раз ассоциация ускользала. Бальзамирование? Наконец Люченс сдался. Может, объяснение придет само собой, так иногда бывает. Он вписал свое имя в книгу соболезнований и сказал несколько слов о том, как внезапно случилось несчастье. Только в это мгновение он обратил внимание на лицо слуги. На нем лежал отпечаток смятения, которое могло быть вызвано горем, но в такой же степени обидой или злостью. В ответ на слова доцента он пробормотал, что в этом мире много бывает неожиданностей, не только смерть.

— Правильно ли я вас понял? Вам пришлось пережить что-то подобное?

Слуга не заставил дважды задавать себе этот вопрос. Люченсу мало-помалу удалось выделить самое существенное из потока его слов, и он понял, что почтенная миссис Ванлоо только что сделала открытие, которое взбудоражило обитателей виллы почти так же, как смерть господина Аллана. Едва ли не половина ее наполеоновских реликвий пропала! Камеи, табакерки, миниатюры, связанные с императором, исчезли из витрин — вот так взяли и исчезли. Витрины обычно запирали, но накануне в гостях у хозяйки побывали два гостя из Скандинавии, они так интересовались историей Наполеона, что витрины открыли. Вечер прошел очень оживленно, и хозяйка перед сном забыла проверить свои сокровища. А потом из-за смерти внука она вообще обо всем забыла и только недавно обнаружила свою пропажу.

— А вы сами знаете, месье, как это бывает, — воскликнул старик, — заподозрят, конечно, слуг!

— Совсем необязательно, — сказал доцент. — Совсем необязательно искать виноватых среди домочадцев. Я помню, что Артур Ванлоо не запирал на ночь свою входную дверь. Быть может, и остальные братья так же неосторожны. Разве не так?

— Конечно. Но двери между их флигелем и главным корпусом запирают каждый вечер.

— И вчера вечером их тоже заперли?

— Да… ну да.

— А кто их запирает? Мадам Ванлоо?

— Нет. Это делаю я.

— А вы уверены, что заперли их вчера вечером?

— Ну да. Конечно! Совершенно уверен!

Голос слуги, вначале колеблющийся, становился все тверже с каждым новым заверением. Но, встретившись с испытующим взглядом Люченса, старик вдруг отвел глаза.

— Да разве вы не понимаете, месье, — воскликнул он, — что такое объяснение ничуть не облегчает дела. Если кто-то проник в дом с улицы, стало быть, я забыл запереть двери между флигелем и комнатами хозяйки. И тогда я так же виноват в краже, как если бы украл сам! Мадам так и скажет!

— М-да! — проговорил Люченс, не найдя других слов. — Вы правы, неприятная для вас история. Но вот увидите, все уладится. Такие реликвии продать почти невозможно. Прежде всего, — продолжал он, понимая, что для старика это слабое утешение, — прежде всего я расспрошу своих друзей, не заметили ли они чего-нибудь подозрительного. Увидите, все уладится. — И он простился со стариком, бормотавшим бессвязные слова благодарности.

Было совершенно очевидно, что пропажа реликвий произвела на него куда большее впечатление, чем скоропостижная смерть молодого хозяина. Впрочем, удивляться, пожалуй, не приходилось, Аллан едва ли искал сближения с «народом». Артур, правда, пытался это делать, но большой благодарности не снискал…

И все же существует ли какая-то связь между кражей и смертью Аллана?

Этот вопрос крутился в голове доцента, медленно возвращавшегося в город. Если бы не заключение доктора! Если бы на теле покойного обнаружились следы насилия или признаки отравления! Тогда легко было бы установить связь между двумя событиями. Некто решил выкрасть реликвии и для этого проник в дом через комнату Аллана во флигеле. Аллан застиг преступника и был убит. Или: чтобы пробраться в дом, неизвестный подсыпал Аллану снотворного, но не рассчитал дозу. Впрочем, оба эти предположения исключались. Оставалась одна возможность: Аллан застиг злоумышленника на месте преступления, и от волнения с ним случился инфаркт. Но доцент не слишком верил в такой вариант. Аллана нашли в его кровати; следов борьбы никаких, а допустить, что ночной гость сам отнес умершего на кровать…

Люченс замер на месте. Чуть ниже по холму виднелась параллельная тропинка, и там на скамье, поставленной ментонским обществом любителей природы, сидела молодая пара. У него были темные вьющиеся волосы и поэтический профиль, у нее, одетой в черное платье с красным платком на шее, лицо было треугольное, как у кошки. Юный Джон и Жаннина! Доцент был так поражен, что на несколько минут просто прирос к месту. Юная парочка смотрела вдаль на прекрасный пейзаж и курила. Возможно, как истинные дети двадцатого столетия, они находили слова ненужными в такую минуту… Даже с расстояния, какое отделяло его от них, Люченс заметил, что курят они разные сигареты. Она глубоко затягивалась черной французской сигаретой «капораль», он посасывал сигарету с более мягким ароматом. Турецкая, подумал доцент. И вдруг молодые люди перестали курить. Их взгляды встретились, и они бросились друг другу в объятия… Доцент мог избавить себя от принятых мер предосторожности и не обходить их на цыпочках стороной.