Входят трое убийц - [14]

— Значит, вы разбираетесь в почерках? — поинтересовалась она.

— Более или менее!

— И при этом знаете все, что касается Наполеона! Это замечательно. Вот в этой витрине справа от вас лежит листок бумаги. Ключик в замке. Скажите мне, пожалуйста, что вы думаете об этой бумаге?

Трепка повернулся в ту сторону, куда указала миссис Ванлоо. Витрина, естественно, в стиле ампир, была «двухэтажной». В верхней ее части лежали монеты и медали, в нижней — листок пожелтевшей бумаги в рамке: это было письмо, написанное неразборчивым, полуэпилептическим почерком, так хорошо знакомым банкиру. Он читал вслух написанные строки по мере того, как ему удавалось их расшифровать:

Месье Балькомб,

Поскольку английское правительство отказывает мне в средствах, необходимых для поддержания моего существования, я посылаю Сиприани с третьей частью моего столового серебра, чтобы его переплавили и обратили в английские деньги. Мой герб с посуды удален, потому что я не желаю, чтобы мои орлы пошли на продажу.

Наполеон.

Лонгвуд, 15 октября 1816 года.

Трепка опустил руку, державшую письмо, и посмотрел на хозяйку дома.

— Удивительный документ, можно сказать, уникальный! Эпизод с продажей столового серебра известен из мемуарной литературы. Но насколько я знаю, это письмо — единственное доказательство того, что Наполеон сам отдал такой приказ… Корсиканец Сиприани был дворецким императора. Балькомб, представитель ост-индской компании на острове, поставлял все необходимое для содержания императорского хозяйства. Пятнадцатого октября одна тысяча восемьсот шестнадцатого года он получил треть столового серебра для переплавки, пятнадцатого ноября того же года — другую треть и последнюю — тридцатого декабря. Все вместе, если не ошибаюсь, составило одну тысячу шестьдесят пять фунтов и несколько шиллингов.

Черные глаза миссис Ванлоо сверкали.

— Вы поистине меня поразили, — пробормотала она, — но вы не ответили на мой вопрос. Как по-вашему, письмо подлинное?

— Безусловно! — кивнул банкир. — В конце жизни Наполеон очень редко писал письма собственноручно. Он диктовал их своему секретарю и ставил внизу подпись. Но этот почерк нельзя не узнать, и конечно, театральность письма вполне в его духе. «Моим орлам не пристало идти на продажу».

Банкир жадно глядел на пожелтевшую бумажку.

— Позвольте спросить, мадам, как к вам попала эта бумага?

— Наследство от прадеда вот этих молодых людей, — ответила она, медленно обмахиваясь веером.

Трепка кивнул.

— Я так и подумал. Я уже слышал, что он находился на острове Святой Елены в одно время с императором. Позвольте спросить, он служил в охране?

— Нет, он имел честь служить в доме императора.

— Тогда он должен значиться в списках обслуживающего персонала!

— Неужто вы так хорошо все знаете, что решитесь с места в карьер утверждать, что его нет в этих списках? — насмешливо спросила старая дама. Движения веера становились все медленней. Он почти совсем скрыл теперь ее лицо.

Директор банка нахмурил светлые брови, что, наверно, напугало бы до смерти его копенгагенских кассиров и бухгалтеров.

— Ванлоо, Ванлоо? — бормотал он. — В одна тысяча восемьсот шестнадцатом году, которым датировано письмо, в окружении императора было двенадцать французов и десять представителей разных национальностей, но никого… нет, насколько я помню, никого с такой фамилией… — Он осекся. — Прошу прощения, — сказал он с галантным поклоном. — Конечно, вы правы, конечно, меня подвела память!

Старая дама ответила банкиру взглядом, смысл которого он тщетно пытался истолковать. Справа от него кто-то смущенно посмеивался.

— Прошу прощения, если я осрамлюсь, продемонстрировав свое невежество, — сказал доцент Люченс. — Но поскольку я оказался в обществе человека, который, будучи банкиром, при этом еще и знаток Наполеона, то воспользуюсь случаем, чтобы спросить о том, что всегда ставило меня в тупик, а именно об экономическом положении императора. В наши дни самый обыкновенный китайский или южноамериканский генерал старается поместить капиталы за границей, на случай, если что-нибудь произойдет! Но когда Наполеон покидал Францию, его походная касса была так скудна, что просто диву даешься! Генерал Бертран распределил имеющиеся деньги между членами свиты, чтобы английская таможня меньше прибрала к рукам. Члены свиты спрятали деньги в кожаные пояса, и сколько же в результате набралось наличными? Двести пятьдесят тысяч франков ровно. Как могло случиться, что человек, пятнадцать лет правивший миром, так низко пал в экономическом отношении?

Поэт не замедлил с ответом.

— Вы забываете одно! — воскликнул он. — Наполеон приехал на остров после Ватерлоо! Мысли поверженного титана заняты другим — не каким-нибудь беглым кассиром!

Трепка сухо рассмеялся:

— Ну что до этого, то любой сбежавший кассир был бы счастлив располагать походной кассой в двести пятьдесят тысяч франков по тогдашнему курсу! Впрочем, наш друг Люченс ошибается, полагая, что Наполеон располагал только этой суммой. Во-первых, он получал годовое содержание от английского правительства, с которым воевал пятнадцать лет. И содержание это было вовсе не такое маленькое, если вспомнить курсы тех лет: восемь тысяч фунтов в год!