Везунчик Джим - [46]

Диксон не сводил глаз с ее лица. Губы, четко очерченные, еще четче казались от гнева и напряжения. Кэрол больше не изображала сильно перебравшую — голос был звонкий, как обычно. Она вся была как натянутая струна, и Диксона это цепляло; цепляла не столько сексуальная привлекательность, сколько мощь женского начала. И хорошо, что статус замужней женщины смазывает притязания Диксона, потому что даже простая дружба с Кэрол предполагает бездну внимания, да еще цельность натуры, наличие каковых у Диксона сомнительно. После короткой паузы он поспешил спросить:

— Как вам удавалось скрывать от Сесила?

— По-вашему, Сесил был не в курсе? Что вы, я бы никогда не стала водить его за нос.

Диксон не нашелся с ответом. Уже не в первый раз он думал, что абсолютно ничего не знает о других людях, о том, чем они живут. Кэрол повела головой, вынырнула из тени. Диксон хоть и умел сразу диагностировать перемену маски, воспринимал маску в целом и не разменивался на детали. Теперь же он ясно увидел, что губы Кэрол оттенком стали чуть ближе к общему цвету лица, а на щеках залегли отчетливые морщины. Когда Кэрол заговорила, Диксон сделал еще одно открытие: в ряду белых и ровных верхних зубов, за клыком, углядел брешь. Стало не по себе.

— Итак, подытожим: что вы намерены делать с Кристиной?

— Я уже сказал: ничего.

— Да забудьте вы хоть раз о бесценной Маргарет.

— Маргарет тут ни при чем. Просто я… просто я не хочу начинать с Кристиной, вот и все.

— Что-то подобное я уже слышала, но в ваших устах звучит по-особенному. Прежде я всегда в таких случаях смеялась.

— Нет, Кэрол, ну правда. Для меня лучше увидеть ее пару раз — и забыть. Что я могу сделать, даже если бы и хотел? Что? Она мне не ровня, вы согласны? Если я дернусь, мне, пожалуй, затрещин надают. Мы оба несвободны — я и она…

— Э, Джим, да вы влюблены.

— Вы так думаете? — переспросил Диксон почти с надеждой. Замечание Кэрол он расценил как комплимент — в котором остро нуждался.

— Да. Ваши слова удовлетворяют двум обязательным условиям влюбленности. Вы хотите секса с объектом и не можете его получить, и вы плохо знаете объект. Незнание плюс невозможность получения. Все ясно, Джим. Вы отлично вписываетесь в формулу любви; более того, вы хотите вписываться в эту формулу. Застарелая безнадежная страсть — вот как это называется. Тут двух сомнений быть не может, как говаривал бедняга Сесил, пока не устал от моих издевок.

— Это больше подросткам свойственно, да? Ничего, что я так говорю?

— Да, подросткам. Джим, у вас сигаретки нет случайно?.. Спасибо. Когда мне было лет пятнадцать, я думала, что именно так все и происходит, только никто почему-то не признается.

— Вы были правы.

— И что мне с того? Скажу больше, раз уж подняла тему: когда искушенная юность сделала мне ручкой, я с чувством глубокого облегчения вернулась к этому проверенному способу объяснять очевидное-невероятное. Оправдываться опять же удобнее. Так что я на этой формуле собаку съела.

— Да?

— Здоровенную псину, Джим. Сами со временем поймете: супружество — кратчайший путь к правде. Нет, не совсем так. Супружество — способ отыскать правду по своему собственному простывшему следу. А еще вы поймете: самые отъявленные иллюзии приходятся вовсе не на годы юности, как внушают нам взрослые. Нет, иллюзии особенно пагубны в период, следующий сразу за юностью, когда вам лет этак двадцать пять — двадцать восемь. Если хотите, применим термин «ложная зрелость». Тогда-то на вас сваливается все сразу; тогда-то вы теряете голову. Кстати, Джим, это же ваш возраст. Именно в этом возрасте вы вдруг понимаете, что секс важен не только для вас. А такое открытие любого выбьет из колеи.

— Кэрол… может, если бы вы не вышли замуж…

— Мне ничего не оставалось делать.

— Почему? Почему, Кэрол?

— Господи, вы что, ворон считали, пока я распиналась? Я была влюблена, вот почему. Пойдемте лучше в бар. Здесь ужасно шумно. — Ее голос чуть дрогнул — в первый раз с начала разговора.

— Простите, Кэрол. Мне очень неловко. Какой черт меня за язык дернул?

— Не глупите, Джим, вам не за что извиняться. Реакция была совершенно естественная. Кстати, у вас моральный долг. Вы должны вырвать эту девушку из лап Бертрана. Ей с ним плохо будет. Они друг другу не подходят. Помните же об этом.

Они поднялись. Диксон напрочь позабыл о танцующих и об оркестре — теперь он словно впервые их увидел. Мотивчик сильно недобирал по мелодичности, был полностью избавлен от полноты звука, а также от ритмичности, гармонии, выразительности, темпа и тембра. Танцующие, периодически попадая в такт, кружились, подпрыгивали и жестикулировали, в то время как великан-людоед, окончательно сраженный афазией, жевал, бубнил и гундосил на полную мощность:

Детка, ты по бульвару, по бульвару идешь…

Не идешь, а пишешь, пишешь, пишешь…

Они вошли в бар. У Диксона было впечатление, что он уже месяц только этим и занимается. Компания сидела там же, где ее оставили (а может, снова заняла те же места); Диксону захотелось обрушиться на пол и отключиться. Бертран вещал; Гор-Эркарт слушал; Маргарет смеялась, только теперь ладонь ее покоилась на ближайшем к ней плече Гор-Эркарта; Кристина, наверно, тоже кого-нибудь слушала, только опершись подбородком на обе ладони. Мрачный Бисли торчал у барной стойки, дрожащей рукой подносил ко рту полупинту пива. Диксон пошел было к нему, в надежде на брешь в дежа-вю, но за ним увязалась Кэрол. Последовал вторичный обмен приветствиями.