Везучий - [8]

– Но они же летели в Газни,- сказал он. – Да нам насрать, куда они летели, – сказали мы.- Это не наше дело, а вертолетчиков. Пусть они сами разбираются! – Я должен был лететь в Ми-6, но пока бегал за чемоданом, летчики улетели без меня, а по дороге тот вертолет, в котором я должен был лететь, сбили…- сказал он.

– Старик! – снова рассмеялись мы, три взводных из четырех первой роты 177 отряда специального назначения, в которую он прилетел четвертым по штату. Мы давно уже воевали. Кто восемь месяцев, кто шесть, кто просто три, но давно. И нам было наплевать, кого и как сбили и что это значит… – Старик, запомни, это ничего не значит. Вот если собьют вертолет из нашей эскадрильи, то у нас будет восемь трупов, а Ми-6 с бомбами?… Пусть летуны сами об этом думают!…

– И все-таки я не погибну! Ведь, если бы мне была предназначена такая судьба, то я бы успел на тот вертолет и был бы убит еще вчера!

Сказал он и покосился на меня. А у меня на груди висела накривь пришитая золотая полоска за тяжелое ранение. Я только что вернулся из госпиталя после ранения в ногу. Но в тот момент, когда он на меня смотрел, у меня и лицо было покрыто запекшимися ранами по всему лицу. К боям это не имело никакого отношения. Просто с устатку я как-то заснул в тени боевой машины, а потом солнце переместилось и обожгло мне лицо до того, как я успел проснуться. Зрелище было еще то, в особенности в сочетании с планкой за тяжелое ранение. Полморды было в ожегах, но ребята знали, что я просто заснул на солнце, а он не знал и решил, что я горел в боевой машине…

– Старик, зарекалась свинья в лужу не ложиться,- сказал я ему, потому что был самым старым из взводных, и у меня было уже восемь месяцев войны за плечами. – Не зарекайся!… А он ответил убежденно: – И все равно я не погибну!

Он действительно был смелым парнем. Он действительно пару раз выживал там, где и выжить было трудно. Он многое сделал за те полгода, пока воевал в нашей роте. Но однажды он полез туда, куда не должен был лезть. И его убили. Он не заметил духа, который прятался за его спиной, а дух выскочил из укрытия и всадил очередь ему в спину. Одна из пуль попала в сердце. Он даже "мама" не успел выдохнуть напоследок. Просто упал и все…

Он говорил: "Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Меня не сбили в вертолете, значит, я буду живой!". А я говорил ему, отплевываясь: "Если тебя не сбили в воздухе, это не значит, что тебя не пристрелят на земле! Заткнись, дурак!!!" Но верил в его неуязвимость, потому что своей уверенностью он заражал даже меня. Я-то знал к тому времени, что я-то уязвим, ведь однажды уже был ранен. А это здорово вправляет мозги… А он так ни разу и не был ранен. Его сразу убили…

Как часто говорим мы, что "кому суждено быть повешенным, то тот не утонет". Может, это и так. Но значит ли это, что других смертей не бывает? Если ты не утонул, то это не значит, что тебя не могут расстрелять. А если суждено быть повешенным, то это не значит, что это случится обязательно на веревке… Вариантов много… Больше, чем мы можем себе это представить…

Да и Судьба, наверное считает не только до "трех"… Не повешенный единожды, не обязательно не будет не повешен во второй раз… Кто знает свой конец? Наверное, это хорошо, что мы его не знаем. Иначе было бы слишком страшно жить…

По ком звонит колокол

Сегодня годовщина начала Той войны. Её назвали Великой и Отечественной. Многие тогда пали, но многие и вернулись. Какими вернулись они с неё?… На войне не бывает правды. Никакой правды… ни на какой войне… Не важно, как её называют другие. Не важно какая она: отечественная или грязная и захватническая… Это всё слова, которые придумали те, кто никогда не воевал. Для солдата же существует только одно слово – это война… просто война, на которой стреляют… Все остальное только пропаганда И справедливости на войне тоже не бывает. Справедливо всё, если падают люди в чужой форме. И несправедливо, если падают люди в такой же форме, какую носишь и ты сам. Другого критерия нет. И гуманизма там тоже нет… Все, что пошло НАМ на пользу – все гуманно… А все, что сложилось в ИХ пользу – негуманно… Мужество врага оценивают потом, когда все закончится, не раньше… И свои действия тоже оценивают позже. Если их когда-нибудь вообще оценивают…

Лейтенант был неопытен. Это был его первый самостоятельный поиск в далеком районе. Резервная бронегруппа, которая должна была оказать ему помощь, если он "вляпается", осталась в 100 километрах к северу. Больше в округе наших войск не было. В его разведгруппе было девять разведчиков, радист и он сам. Больше людей у него не было. Лейтенант повел их на юг искать новый караванный маршрут. Старый, давно всем известный, пустовал уже месяц, но оружие и боеприпасы через их провинцию все-таки везли. Где везли, как везли, на чём везли, было неизвестно. Лейтенант должен был выяснить все это.

Группа ушла уже далеко, следов маршрута все не было. Двигались ночами, днем отдыхали, спрятавшись подальше от людей. Третья, последняя отведенная на поиск ночь, клонилась к рассвету – надо было искать место для дневки. И тут лейтенант увидел высоту. Она господствовала над окружающей местностью. Его учили: в горах кто выше, тот король. Лейтенант повел свою группу на эту высоту. Это было ошибкой, но он этого ещё не знал.