Везучий - [9]

Под горой оказался кишлак. К кишлаку вела наезженная дорога. Среди деревьев лейтенант разглядел замаскированные крытые машины. Это была перевалочная база на караванном маршруте. Группа выполнила свою задачу. Кишлак еще спал, когда разведгруппа заняла эту высоту. Но удержать её в случае начала боя разведчики не могли. На это просто не хватало людей. Уходить с высоты было уже поздно: солнце встало, и кишлак проснулся. Если бы группа оставила высоту, то её тут же заняли духи, а в горах кто выше…

НО высота была господствующей, и она понравилась не только лейтенанту. Когда солнце встало, лейтенант увидел, как из кишлака на высоту начали подниматься два человека. Это были наблюдатели. С высоты очень хорошо просматривалась Кандагарская дорога, по которой ходили наши колонны. Духи тоже решили использовать эту высоту. Лейтенант понял, что, если наблюдатели поднимутся, группа будет обнаружена. Если они успеют подать вниз сигнал, то группа погибнет. Слишком не равны были силы. А чтобы отойти в безопасное место, нужно было дождаться "Броню". Наблюдателей удалось снять без звука. Теперь появилась надежда, что еще несколько часов у группы есть, пока на высоту не пойдет очередная смена наблюдателей. Лейтенант вызвал "броню". Вызывать вертолеты оказалось бесполезно: местность была окутана туманом. Броне нужно было часа три-четыре. Группа же могла продержаться не более получаса. Время решало все.

Один из наблюдателей был одет в розоватую шерстяную накидку типа пончо. Когда прятали его тело за камни, в спешке край накидки заложили не аккуратно. Его было видно с тропы. Лейтенант хотел было приказать спрятать это пончо получше, но тут на гору поднялся мальчик лет пяти или шести на вид. В руках он нес кувшин и лепешки. Разведчики замерли, чтобы подпустить его поближе и просто поймать, не дав ему убежать обратно в кишлак. Никто не хотел его убивать… Но мальчик, не дойдя несколько шагов, увидел торчавший из-под камней розовый клочок материи. Он вырос на войне, он все понял. Он выронил лепешки и кувшин, и бросился обратно вниз. Догнать и взять его живым, было уже невозможно. Лейтенант заметил, как судорожно скривился рядом его разведчик, не решаясь выстрелить из автомата. И тогда лейтенант выстрелил сам. На его пистолет был навернут глушитель, а у разведчика глушителя не было.

Лейтенант надеялся на чудо и в первый раз умышленно выстрелил мимо, но ребенок еще не может понять, когда безопасней остановиться и покорится судьбе, а когда можно и убежать. Мальчик не остановился, а только дико закричал… Тогда лейтенант выстрелил повторно…

Наверное, в кишлаке посчитали, что мальчик задержался на высоте вместе с отцом. Смена пошла только через три часа. "Броня" уже была на подходе…Когда бой действительно начался, группе оставалось продержаться только четверть часа и она продержалась их. В рапорте лейтенант не написал про мальчика. На его удивление его никто не "застучал". Все десять солдат, бывших с ним на высоте, хранили молчание. Трибунал не состоялся. Но лейтенант долго не мог забыть того мальчика. Как-то раз, напившись пьяным, он рассказал эту историю двоим-троим своим лучшим приятелям. Друзья не осудили его. Они сказали: а, что, было бы лучше, если вы все до единого там полегли из-за этого гребанного гуманизма? Ты спас своих людей… плюнь и забудь! Любой из нас поступил бы так же…

Войну нельзя оценивать нравственностью мирных дней. На ней царят другие законы. "… а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе" (с)

Рукопашка

Я только раз видала рукопашный.

Раз наяву и тысячу во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

(Юлия Друнина)

Этот кишлак назывался Кунсаф. Это был духовский кишлак, по размерам похожий на город, и никто ничего с ним не мог сделать. Слово Кунсаф вошло у нас в поговорку. "Да там духов как в Кунсафе в чайхане" говорили мы, чтобы объяснить, что духов было так много, что одной разведгруппой не управишься. Однажды Комбат сказал – будем брать Кунсаф, надоел он мне! Я побелел лицом и подготовил данные разведки. Приехал большой политрук-?орденопросец? из верхнестоящего штаба и сказал: "Возьмем! Где наша не пропадала!". Мы отворотили от него нос, потому что понимали, что в Кунсаф он не пойдет, сдрейфит.

Марш был трудный и вместо того, чтобы попасть в Кунсаф на рассвете, мы оказались там только к десяти утра. Кишлак молчал. Мы выгрузились из брони и цепью пошли в атаку. Духи, опасаясь вертолетов огневой поддержки, позволили нам дойти до центрального майдана и тут все и началось. Нет боя страшнее, чем бой в городе. Страшнее этого может быть только бой в городе ночью. Это самое страшное, что может случиться на войне.

Я еще не родился, когда был Сталинград. Но после Кунсафа понял, как это было трудно. Мы перестреливались через открытые двери, снесенные с петель. Мы перебегали от дувала до дувала через переулок, ширина которого была метра три, не больше. Мы засыпали духов гранатами через стенки. Они нам отвечали той же монетой. Управление боем было потеряно, потому что сам он разбился на множество мелких стычек, которыми руководить было уже невозможно. Когда мы добрались до майдана, то духи пошли в контратаку. Площадь была небольшая, и мы не успели положить их из пулеметов. Началась свалка. Вертолеты летали над нами, но не стреляли, потому что видели под собой только месиво из нас и духов, и стрелять было нельзя. Они бы положили всех: и нас, и духов.