Вейгард - [12]

– О да! – Я благодарно кивнул и положил руку на плечо учителя. – Ты можешь быть в этом уверен.

Я уже давно был с Габриэлем Савиньи в дружеских отношениях. Нас сблизило увлечение метательными топорами. И хотя я все больше внимания уделял мечу и все меньше топорам, время от времени мы с ним соревновались, кидая топоры в державших деревянные щиты слуг. Мне надоедало швырять топоры довольно скоро – все же это занятие на любителя. А вот Габриэль Савиньи так любил топоры, что порой впадал в настоящее исступление. Он кидал и кидал их до тех пор, пока от щита не оставались одни обломки, а державший его слуга не падал от ужаса в обморок. Или делал вид, что упал, в надежде остаться в живых.

Мое заверение, что я намерен использовать пожалованный мне меч только для правых дел, вовсе не было пустыми словами: я давно уже подумывал о том, что как только стану обладателем настоящего меча, то немедленно совершу целый ряд благороднейших поступков.

И совершил…

Покинув фамильный замок, я отправился в жилую часть города, чтобы вступить в поединок возмездия с первым отъявленным мерзавцем на моем длинном жизненном пути. Этот злодей по профессии был шорником, он занимался разведением собак, кормил и поил их, приучая к себе, растил, в общем, строил из себя добродушного дядюшку – покровителя братьев наших меньших. А потом сдирал с бедных собачонок шкуры, шил сапоги и по весьма недешевой цене продавал состоятельным гражданам Мэндома. Наживался на страданиях несчастных животных.

Не представляю, какой паршивой у человека должна быть душа, чтобы он был способен на такое.

Я поднялся по ступеням и громко постучал в дверь дома, где жил этот отъявленный мерзавец. За дверью царила тишина. Потом отозвались собаки – судя по приглушенному лаю, он держал их в подполе. Я стоял на пороге и раскачивался на каблуках, ожидая, когда негодяй наконец соизволит меня принять. Время шло, а он все не появлялся. Я постучал повторно, чувствуя, что теряю терпение. Я даже несколько раз дернул серьгу. Тогда этот жест только начинал входить у меня в привычку. Наконец за дверью послышалось кряхтенье, заскрипела лестница.

– Кого там черти принесли? – проворчал шорник и громко зевнул.

– Это потомственный принц дома Вейньет! – выкрикнул я. – Мое имя – Дарт! Открывай, морда!

Суровое обращение отъявленного мерзавца совсем не смутило, наверное, он привык к тому, что высокопоставленные господа, общаясь с ним, ругаются последними словами. Да и как еще можно обращаться с человеком, ремесло которого – живодер.

Дверь распахнулась, на лице шорника сияла счастливая улыбка – он почему-то решил, что я хочу приобрести сапоги, скроенные из шкур невинно убиенных животных. Выражение моего лица его тоже не удивило. Наверное, именно так, с отвращением, на него смотрели многие богатые клиенты.

– Юный принц, – продолжая скалиться, сказал шорник, – какой сюрприз! Для вас – лучший товар. Приготовлен только на той неделе. – Он заговорщицки подмигнул мне. – Желаете посмотреть прямо сейчас?

Я решил не тянуть кота за хвост и сразу же приступить к делу. Вынув меч из-за спины, где я его прятал – опасался, что шорник в дверную щель разглядит мое новенькое блестящее оружие и не захочет ко мне выйти, – я сказал:

– Буду краток. Ты недостоин того, чтобы жить. И я пришел убить тебя.

– Чего?! – растерялся негодяй. Наверное, раньше ему не приходилось сталкиваться с подобной откровенностью. – Я вас не понял. – Он шумно сглотнул слюну.

– Я пришел, чтобы убить тебя, – повторил я, подергивая серьгу, – но, если ты предпочитаешь провести поединок по всем правилам, что ж, я готов.

– По-поединок… – От страха он стал заикаться, лицо его пошло пятнами.

Росту шорник был под два метра, широкоплечий и очень плотного телосложения, но смелостью он явно не отличался. Увидев, что отъявленный мерзавец впал в состояние почти священного ужаса и вместо того, чтобы взяться за оружие, только хлопает глазами, я сильно разочаровался. В самом деле, убивать безоружного подлеца, трясущегося от страха, словно руки у запойного пьяницы рано поутру, совсем непочетно. Другое дело, – насадить на острый клинок яростного противника во время длительного, кровопролитного поединка.

– На колени, собака, – рявкнул я, расстроенный до глубины души его недостойным поведением.

Как видите, даже в весьма юном возрасте я был решителен и грозен. С отъявленными мерзавцами я никогда не церемонился.

Обозвав его собакой, я, видимо, затронул дремавшую в его душе струнку маленькой, загнанной в самой дальний уголок совести. Шорник внезапно весь обмяк, упал на пол и, обхватив мои колени, зарыдал в голос. Он лил слезы и каялся, каялся и клялся, что «никогда больше так не будет», «чес-с-сно слово, не будет», и что великолепный милорд может забрать все его сапоги и носить их… Подобное предложение вызвало у меня возмущение, я топнул ногой и случайно отдавил шорнику пальцы. И вообще, вскрикнув от боли, каялся несчастный, он будет лучшим другом всем бездомным собакам Мэндома., станет кормить их и, что главное, поить. Он будет поить их каждый божий день, с утра и до позднего вечера. Пока он жив, ни одна собачка в столице Белирии не узнает, что такое жажда…