Ветви терновника - [22]

– Спасибо. Лучше в другой раз. Да вот, меня уже и зовут. Перерыв видно закончился.

– Давай. Успехов. Хорошо играете.

* * *

Часть II И невозможное бывает возможным

Восстань, любовь моя! Ведь каждый уверяет,

Что возбудить тебя трудней, чем аппетит,

Который, получив сегодня всё, молчит,

А завтра – чуть заря – протест свой заявляет.

Уильям Шекспир. Сонет 56 (перевод Н. В. Гербель)

Этот день Данила запомнил надолго, может быть на всю жизнь. Поздняя осень вступила в свои права, смывая с московских бульваров и парков последние краски минувшего лета. Люди зачихали и закашляли, понимая, что тепло ушло навсегда или, по крайней мере, на шесть долгих месяцев, и принялись доставать из дальних углов своих платяных шкафов толстые куртки, шарфы и зимнюю обувь.

В этот час дня институт казался пустым. Лекции и семинары закончились и самые находчивые и сметливые студенты уже давно покинули его коридоры с тем, чтобы раствориться на столичных просторах или укрыться за стенами многочисленных театров, музеев, спортивных залов, кафе и ресторанов. Но были и такие, которые в этот вечерний час предпочли жёсткие стулья вузовской библиотеки и лингафонных кабинетов. Одним из таких чудаков оказался Данила Бекетов, который направлялся по длинному гулкому коридору, чтобы разыскать в библиотечных фондах публикации в иностранной прессе, которые можно было бы связать с темой своей дипломной работы, посвящённой перспективам развития общеевропейского рынка.

Внезапно дверь одного кабинета распахнулась и в потоке яркого света возникла девушка. Это произошло так неожиданно, что Данила споткнулся и чуть не налетел на неё. Чтобы не упасть, он схватился одной рукой за край двери, а другой за руку незнакомки, в которой она держала сумку с торчащей из неё теннисной ракеткой.

– Здравствуйте, – раздался мелодичный голос незнакомки, в котором улавливался лёгкий иностранный акцент, – вы не ударились? Это получилось так, так, – девушка старалась подобрать подходящее слово, – так сразу. Я вас не видела.

Данила стоял и молчал, не произнося не слово. Какой-то нелепый ступор овладел им. Он даже не удивился тому факту, что незнакомка обращается к нему на «вы», хотя они несомненно были ровесниками и учились в одном и том же вузе. Эта была та самая девушка, которая так замечательно танцевала на музыкальном вечере две недели назад.

– Вы отдадите мне мою руку? – улыбнувшись немного в распев, произнесла она, – мне нужны обе руки.

Данила почувствовал, как на его руку легла мягкая тёплая ладошка, от прикосновения которой он вздрогнул так сильно, словно получил разряд тока высокого напряжения. Придя в себя, он с трудом разжал свои пальцы, выпуская руку девушки и оставив на её коже красноватые отпечатки.

– Меня зовут Данила Бекетов, – представился он, чувствуя, как пунцовеют его щеки.

– А я знаю вас, – последовал ответ, – и вы ещё хорошо играете на, на. барабоне.

– Нет, на барабане, а вернее на ударной установке, где много разных инструментов.

– Я понимаю, мне просто понравились песни вашего ансамбля, вот и всё. А зовут меня Элизабет, Элизабет Вальдбах.

– А это я знаю, – обретя былую уверенность, расплылся в улыбке Данила, – знаю и то, что вы из Германии и учитесь на 5-ом МО.

– Вы действительно много обо мне знаете, – легко вздохнула Элизабет, – интересно, почему и от кого?

– От моего товарища Никиты Фирсова. Он учится с вами на одном курсе.

– О, да, а ещё он любит танцевать.

– А я вижу, вы ещё играете в теннис.

– Иногда. Хорошо, что вы сказали об этом. Извините, я как раз еду на игру. Не хочу опоздать. До свидания.

Данила молча склонил голову и взглядом проводил удалявшуюся по коридору стройную фигуру загадочной девушки.

Ещё две недели кряду Данила напрягал все мозговые извилины, пытаясь найти ответы на мучившие его вопросы:

«Милая, красивая, аккуратная, – размышлял он, – таких много. И Надя, и Оля, и Алла и, конечно, Ирина. Но почему я думаю так долго и так часто о ней? Что в ней особенного? Я ведь совсем не знаю её. Видел-то только пару раз, и то ничтожно мало. Я же не наивный школяр-подросток, который мечется между своими пристрастиями, то к своей сокласснице, то к девчонке из соседнего двора, то к молоденькой математичке, заменившей на время приболевшего старого учителя, а то испытывает влюблённость к очередной кинодиве в образе Мэрилин Монро, возникшей перед его воспалённым взором на равнодушном полотняном экране. Время несуразностей прошло и, Слава Богу. Я теперь много знаю, умею. В конце концов, уже взрослый. Скоро будет 23 года. Но что-то вновь и вновь лезет в мою голову. Не отпускает. Заставляет рисовать картины будущих встреч, ставит мучительные вопросы, а как начать говорить с ней? И откуда этот страх, нет не страх – это обидное слово, пусть будет лучше опасение показаться смешным в её глазах, нелепым, испытать позор снисходительной, а ещё хуже равнодушной, может быть вежливой, но от этого не легче, улыбки? Неужели может что-то значить мелодичный проникновенный голос? Или пронзившее тело молниеносная вспышка от прикосновения с её нежной податливой кожей? Или всё дело в магии ладных перетекающих танцевальных движениях её гибкого тела, которые недавно так жадно ловил мой взгляд? Нет, надо встряхнуть себя. С дипломной работой дел невпроворот, и немецкий язык застрял, надо бы договориться о дополнительных факультативных занятиях, и, конечно, не забыть о спорте, который является лучшим средством от всякой хандры».