Ветряные мельницы надежды - [10]

Я упорно уводил взгляд в сторону, рассчитывая на действие простейших животных сигналов. Языком жестов пытался сказать: не хочу драться. Но чувствовал, что воздух искрит от его энергии. Отец лез в драку. А значит, схватки не избежать.

— Выглядишь ужасно, — сказал он.

— Всю ночь не мог уснуть.

— Что с тобой стряслось? С чего вдруг бессонница?

— Не знаю.

— Это недопустимо. Ночью положено спать.

— А что я могу поделать? Человек либо засыпает, либо нет.

— Вечером примешь мое снотворное.

— Нет.

— Что?

Наступила тишина. Тяжелая тишина, полная значения, — и долгая, чтобы я успел осознать, как далеко зашел. Искры его энергии уже не гасли в воздухе, а обжигали меня. Я замер и затаил дыхание, как советуют делать при встрече с медведем. Разве что ничком не упал. Да, настолько все было серьезно. Я включил мозги, прикидывая, как бы поудачнее выкрутиться.

— Принимать чужие лекарства опасно, — сказал я. — У нас с тобой и вес разный. Ты гораздо крупнее меня.

По лицу отца я понял, что обошел его на вираже, и облегченно выдохнул. Я был горд собой. Блестяще разыграно! Я улизнул от его ярости, сказав именно то, что он сам сказал бы. Превратившись именно в того человека, которого он из меня лепил.

— Имеет смысл, — согласился он. — Пойдем к врачу, пусть выпишет лекарство специально для тебя.

Я оказался перед выбором и предпочел выжить:

— Ладно.

Возьму снотворное, а уж спускать таблетки в унитаз — легче легкого. Молчание, говорят, — золото. Лишняя болтовня — лишние проблемы.

Но энергия его злости успела пропитать весь дом — на полдня хватило. Любой мой поступок мог оказаться неверным. Отец так и ждал удобного предлога, чтобы на меня наброситься. Поэтому я взвешивал каждый шаг, каждое слово. Обдумывал на три-четыре хода вперед, будто в шахматы с ним играл. Жутко утомительно, тем более я был совершенно не в настроении сражаться. Хотелось уплыть в дремоту и вспоминать, вспоминать прошлую ночь. И мечтать о сегодняшней. Однако в зоне боевых действий надо быть начеку и соблюдать осторожность.

* * *

Из-за недосыпа и усталости я второе утро подряд не бегал. Зато мы отлично прогулялись с Делайлой. В парке, куда обычно не доходим.

Вместо веера она взяла зонтик. Яркий такой, модный, с парижскими картинками: варьете, Эйфелева башня и тому подобное.

— Думаете, дождь будет? — спросил я.

Делайла объяснила, что это зонт от солнца. Она то и дело крутила его левой рукой, будто танец с зонтиком исполняла. И каждый раз смеялась. Мне стало хорошо, тяжелого утра как не бывало. Пусть я не спал, пусть издергался, но рядом с Делайлой мне было хорошо.

А Делайла, конечно, пришла в восторг от моих новостей. Хотела все-все знать про мою ночную встречу в подземке.

— Она что-нибудь сказала, сынок?

— Сказала: «Привет».

— А ты что?

— Ответил: «Привет».

— Неплохо. Начало, считай, положено.

— А перед тем как выйти из вагона, она сказала: «Может, завтра встретимся».

— Уууух тыыыы! И продолжение сразу! Вот это я понимаю!

Я и вправду слышал, ощущал ее восторг. Как удивительно и как здорово, что кто-то радуется за меня.

Делайла неожиданно остановилась, и я тоже остановился. Она повернулась ко мне и долго разглядывала. Я не мог понять зачем, но промолчал.

— Что-то радости у тебя в глазах маловато, сынок.

— Просто устал.

Не то чтобы ложь, но и не совсем правда. И Делайла, кажется, это поняла. Мы двинулись дальше. Молча. Прошли мимо женщины, которая выгуливала сразу десяток собак, потом мимо старушек на роликах. Хотя эти, вернее сказать, сами мимо нас прокатили. Наконец я сказал:

— Все из-за отца. Он заметил, что я не высыпаюсь. Решил как-то это дело исправить. И я боюсь, что не смогу больше уходить из дома по ночам.

Мы оба снова умолкли. Дошли до места в парке, откуда видна Овечья Купель[3]. Делайла больше не крутила свой зонтик. Похоже, она с головой ушла в раздумья.

— Тебе, сынок, не хочется слышать этот вопрос… — начала она, и я приготовился к худшему. — Ты бы предпочел, чтобы я этого не делала, но я все-таки спрошу. Язык, понимаешь ли, чешется. Сил нет терпеть. Почему твой отец против того, чтобы ты с кем-нибудь знакомился?

А кто ж его знает… Но я встал на защиту отца:

— Он просто заботится обо мне.

Делайла повела бровью. Молча.

— Он говорит, что чужие люди всегда предают. В любой момент могут бросить.

— И в этом он прав, — кивнула Делайла. Я удивился: никак не ждал, что она хоть в чем-то согласится с отцом. — Люди запросто бросят тебя в любой момент. А знаешь почему? Потому что они появились в этом мире не без причины. Вот только причина не в тебе. Возиться с тобой — не их забота. Но это не значит, что тебе надо всю жизнь их избегать.

— А он говорит, что кроме семьи мне никто не нужен.

— Даже если бы это было правдой, отец — еще не семья, дружок. Один человек — маловато для семьи. А что с твоей мамой? Ты с ней хоть изредка видишься?

— Она умерла, когда мне было семь лет.

— Ох… Мне очень жаль, сынок. А бабушки, дедушки у тебя есть?

— Можно сказать, нету. Родители отца умерли. Мамин отец тоже умер, давно уже. А мамина мама — моя бабушка Энни, — наверное, жива. Только отец не разрешает мне с ней связываться. — Я еще договорить не успел, а уже понял, как это прозвучит. И снова бросился защищать отца. Не дожидаясь, когда Делайла снова поведет бровью. — Только ничего такого не думайте! Дело в том, что она сумасшедшая. Отец не разрешает нам общаться, потому что она сумасшедшая!