Ветры низких широт - [18]

— Позвольте, я вас провожу, — смущаясь, предложил он, протягивая руку к ее сумке, даже на глаз выглядевшей тяжелой.

— Позвольте вам выразить мою признательность, — насмешливо сказала Наташа Павловна. — И мне, уверяю вас, совсем не тяжело.

— Суханов, — лениво напомнил Блинов, — не делай стойку.

— Спасибо вам, — тихо сказала Наташа Павловна, взглянула на Суханова, и он опять увидел в ее глазах затаившуюся боль или скорбь — он и сам не мог понять, что это было такое, — и она скорыми шажками пошла по тропинке к морю, туда, где за косогором зеленел крышей одинокий дом. Суханов загадал, что если незнакомка обернется, то они непременно встретятся, но она не оглянулась и скоро скрылась в зарослях шиповника.

— Поздравляю, у тебя вкус есть, — сказал Блинов. — Только по-монашески немного постна, — он посучил пальцами, — и неприятно колюча. Видимо, уже успела испортить характер.

Суханову не хотелось продолжать разговор в том тоне, в каком начал его Блинов, и он сказал:

— Ты знаешь, у нее в глазах скорбь. Я не знаю, что такое скорбь, но я почти убежден, что глаза у нее скорбные.

— Ба, брат милосердия! — Блинов помолчал. — Но меня уволь — я не карета «Скорой помощи». Я, если тебе угодно, мой лейтенант, сам нуждаюсь в сострадании.

Что-то копилось в Суханове по капельке, кап да кап, и он вдруг почувствовал, что ему уже не хотелось ехать на тот дикий пляж, где предполагался пикник, и знакомиться расхотелось, хотя еще час назад только от предвкушения самого знакомства замирало сердчишко, и все в Блинове стало раздражать: и манера говорить, и небрежная поза, какую он принял там, на переднем сиденье, словом, был бы повод, а причина нашлась сама. Суханов остановил машину, махнул Блинову рукой и по каменной лестнице начал подниматься на вершину холма к усыпальнице русской морской славы.

Блинов растерянно посмотрел ему вслед, пожал плечами.

— У бравых лейтенантов стали сдавать нервишки, — пробормотал он. — Поехали, шеф, туда, куда влечет нас жалкий жребий. Точность, шеф, вежливость королей.

— Так точно, — лихо сказал шеф, видимо бывший моряк.

А Суханов поднялся наверх, обошел храм со всех сторон, поклонился и Сенявину, и Корнилову с Нахимовым, и Истомину — этот был самый молодой среди, в общем-то, молодых адмиралов, — поглазел на рейд: там было пусто, одни корабли ушли в море, другие ошвартовались в гавани или стали на бочки на внутреннем рейде. Пусто стало и на душе у Суханова. Он послонялся по узким улочкам, даже пожалел, что поругался с Блиновым, хотел зайти в Дом офицеров выпить кофе, но махнул на все рукой и, возвратясь на корабль, отпустил Ветошкина на берег.

— Что-нибудь случилось? — для приличия спросил Ветошкин.

— Нет, мичман, ничего не случилось, — нехотя ответил Суханов и подумал: «А на самом деле, что могло случиться? Блажь ударила в голову, ну, может, еще что другое... Главное, что ударила...» — Хотя нет, мичман, пожалуй, случилось: Нахимов-то оказался прав.

— Так точно, — на всякий случай сказал Ветошкин и тоже подумал: «А при чем тут Нахимов?», совсем забыв о их ночном разговоре.

Наташа Павловна тоже не сразу пришла домой. Схоронив сумку в шиповнике, верхней тропинкой прошла к Аниному камню, взобралась на него и долго смотрела в голубую, скрывающуюся в серой дымке даль. «Господи, — думала она, — как это у Анны Андреевны? «И назвал мне четыре приметы страны, где мы встретиться снова должны...» Ну и дуреха же я!»

4

Назавтра за утренним чаем Блинов как ни в чем не бывало заметил Суханову:

— А зря ты вчера взбрыкнул. Девочки оказались высшего класса, между прочим, из столицы, и очень жалели, что тебя упекли на вахту. Учти, ради тебя вешал им лапшу на уши.

— Зачем же обманывать людей?

— Ты, как всегда, прав — обманывать людей ужасно нехорошо. Тем более что женщины не терпят обмана. Но вся загвоздка в том и состоит, что правду они вообще не прощают.

«Девочки — это хорошо, — подумал Суханов, направляясь после подъема флага к себе в пост на проворачивание механизмов. — Это даже очень хорошо. И ложь — хорошо, и правда — тоже хорошо. А не сходить ли мне в раскоп к дому под зеленой крышей? Прийти и сказать: «Здрасьте». Может, и мне скажут: «Здрасьте». Это же так просто: «Здрасьте» — «Здрасьте». А?»

Моряки уже сидели за «пианино», Ветошкин прохаживался у них за спинами, приглядывал за их действиями. Завидев Суханова, встрепенулся, чтобы подать команду, но тот опередил его:

— Вольно, мичман. У нас порядок?

Ветошкин не улыбнулся, а словно бы расплылся в улыбке, и даже усы у него затопорщились: сегодня он, выражаясь его словами, «чувствовал к своему лейтенанту полное душевное расположение». Вот уж воистину: у кого прореха, а у кого потеха, не поругайся вчера Суханов с Блиновым, а еще раньше не повстречай он в студии Наташу Павловну, не быть бы Ветошкину на берегу.

— Так точно. Все в полном ажуре.

— Добро, мичман, добро.

Ловцов с Роговым переглянулись, и Ловцов тихо, одними губами, сказал:

— Отключай буй, а то у наших отцов-командиров сегодня полный альянс. Как бы не застукали.

Будучи с полгода назад на боевой службе, гангутцы заарканили в море бесхозный радиобуй и передали его акустикам: дескать, володейте, братцы, изучайте супостатскую технику, может, чего и пригодится. Акустики изучали буй недолго, прежний командир группы получил звание старшего лейтенанта, а вместе с ним и дивизион под свое начало, и к акустикам почти перестал заглядывать, Суханову буй оказался до лампочки, вернее, он даже не разобрался, что это такое, и Ловцов с Роговым распорядились по-своему: чего надо отвинтили, чего надо перепаяли, подсоединили к радиоантенне, подвели к наушникам, поставили переключатели, и получился классный приемник — слушай, что хочешь.