Вьетнам. История трагедии. 1945–1975 - [8]

и французским шпионским историям. Тем не менее, считая, как и все азиаты, физический удар наихудшим из оскорблений, он питал отвращение к привычке французских учителей в школе наказывать учеников оплеухами. Его родители никогда не приглашали в гости семью колонов^{9} и никогда не получали приглашения от такой семьи[9]. По словам Нормана Льюиса, Сайгон представлял собой «французский провинциальный городок в южной стране. Называть его дальневосточным Парижем столь же глупо, как Кингстон на Ямайке — вест-индийским Оксфордом. Здесь господствует дух чистой коммерции, отсюда — никаких безумных изысков, страстей, показной роскоши… 20 000 европейцев стараются держаться поближе друг к другу, заселяя несколько заросших тамариндами улиц»[10].

Колониальная жизнь казалась большинству ее бенефициаров бесконечно комфортной и приятной — но лишь на какое-то время. Те, кто задерживался здесь слишком надолго, рисковали подцепить куда худшую болезнь, чем малярия или дизентерия, — лишающую жизненных сил апатичность Востока, усугубляемую потреблением опиума и обилием слуг. Французские колонисты — старожилы Индокитая называли ее le mal jaune — «желтая хворь». Господствующее положение не спасало колонистов от презрения со стороны местной знати. Так, во Вьетнаме существовала традиция чернения зубов; белые зубы считались дурным тоном. Говорят, однажды вьетнамский император, принимая европейского посла, спросил: «Кто этот человек с зубами, как у пса?»[11] Норман Льюис писал: «Они слишком цивилизованны, чтобы плеваться при виде белого человека, но демонстрируют полнейшее равнодушие… Даже рикша, которому вы платите вдвое больше принятой таксы — для пущей верности, берет деньги в угрюмом молчании и сразу же отводит взгляд. Весьма некомфортно чувствовать себя предметом всеобщего отвращения, иностранным демоном»[12].

Мало кто из вьетнамцев был доволен французским правлением, и локальные бунты вспыхивали один за другим. В 1927 г. в поселке Виньким в дельте Меконга молодежь организовала самодеятельную группу под названием Объединенная женская труппа, которая выступала с антиколониалистскими постановками и концертами. 1930-е гг. ознаменовались всплеском крестьянских демонстраций, поджогов урожая, местных мятежей. Из-за постоянно растущего налогового бремени некоторые крестьяне попадали в тюрьму за неуплату налогов, другие оказывались в неумолимых тисках ростовщиков, в результате чего к 1943 г. почти половина земли во Вьетнаме оказалась сосредоточенной в руках менее 3 % крупных землевладельцев. Колониальные власти считали репрессии лучшим лекарством от всех проблем. Так, один офицер вьетнамской службы безопасности издевательски сказал арестованному мятежнику: «Как может кузнечик опрокинуть автомобиль?»[13]

Тем не менее по всей стране действовало множество партизанских и бандитских групп, скрывавшихся на обширных диких территориях. На тюремном острове Пуло-Кондор, о котором ходили страшные слухи, камеры редко пустовали. Колониальные власти отправляли туда вьетнамцев, даже не пытаясь создать видимость надлежащего судебного процесса. Это место стало известно как «революционный университет»; через него прошли многие из тех, кто впоследствии сыграл важную роль в борьбе за независимость страны. Однако человеку, который стал их вождем — и одним из выдающихся революционеров XX в., удалось избежать этой участи.

Хо Ши Мин — «молочное» имя^{10} Нгуен Шинь Кунг — родился в 1890 г. в деревушке в центральном Вьетнаме. Его отец, сын императорской наложницы, сумел дослужиться до статуса мандарина, но затем оставил императорский двор и стал школьным учителем. Хо, как и чуть позже его ближайшие соратники Во Нгуен Зяп, Фам Ван Донг и Нго Динь Зьем, учился в престижной государственной школе в Хюэ, основанной в 1896 г., из которой был исключен^{11} в 1908 г. за революционную деятельность. Разорвав связи с семьей, Хо некоторое время работал учителем в сельской школе, но в 1911 г. поступил помощником кочегара на французский грузовой пароход и покинул страну. Три года он путешествовал по миру, затем провел год в Соединенных Штатах, которые его очаровали, после чего перебрался в Лондон и устроился на работу помощником шефа-кондитера в отеле Carlton. Он все активнее интересовался политикой и встречался с националистами всех мастей — ирландскими, китайскими, индийскими. Хо свободно говорил по-английски и по-французски, овладел несколькими китайскими диалектами и позже русским языком.

В 1919 г. он написал обращение к президенту США Вудро Вильсону и другим участникам Версальской (Парижской) мирной конференции, где просил поддержать борьбу вьетнамского народа за независимость: «Все порабощенные народы преисполнены надежд в связи с теми перспективами, которые открывает перед ними новая эпоха права и справедливости… в борьбе цивилизации против варварства». В 1920 г. Хо принял участие в съезде Французской социалистической партии, где выступил со своей знаменитой речью: «Несколько минут — слишком мало, чтобы рассказать вам о всех тех злодеяниях, которые совершаются в Индокитае капиталистическими бандитами. В нашей стране больше тюрем, чем школ… Свободы прессы и слова для нас не существует… Мы не имеем права уехать за пределы страны… Они делают все возможное, чтобы одурманивать нас опиумом и алкоголем, превращая людей в животных… Они убивают нас тысячами… чтобы защитить свои интересы»