Ветеран - [4]

Потом у Сола появился Макс — примерно около месяца тому назад. Я сразу же узнал в нем человека, которого всегда мечтал встретить. Помимо того, что он был военным до мозга костей, в нем ярко проявилась та же, что и у меня, склонность к военной истории. Конечно, его эрудиция была несравненно более обширной, чем у меня; по сравнению с Максом, я был жалким любителем. Помимо всего прочего, он обладал совершенно неотразимым юмором, характерным для несколько свихнувшихся типов. В конце концов, он почувствовал ко мне по-настоящему дружеские чувства, какие могут возникнуть только между двумя мужчинами-единомышленниками. Вскоре мы стали чем-то большим, чем парой завсегдатаев кабачка. Макс оказался именно тем человеком, который был мне необходим, хотя я тогда не имел ни малейшего представления о его целях и намерениях, да и вообще о том, что он представлял из себя.

Разумеется, он не стал навязываться в друзья к посетителям Сола в первый же вечер. Он удовольствовался тем, что молча пил свое пиво, мало-помалу прощупывая территорию, почти так же, как это было со мной. Но столько черт в нем напоминало ветерана — общий облик, мощные плечи, загорелое обветренное лицо, несколько усталая улыбка, глаза, повидавшие, казалось, все на свете — что компания, как мне кажется, охотно приняла бы его в свой круг с самого начала. На третий или четвертый день, когда Берт заговорил о контрнаступлении Рунштедта на Арденнском выступе, Макс вмешался в разговор, рассказав о том, что он видел в эти дни в Бастони. По беглому взгляду, которым обменялись Берт и Лейтенант, я понял, что новичок был принят, и что отныне он стал седьмым членом нашей группы. Что касается меня, то я оставался завсегдатаем-любителем, присутствие которого просто терпят, потому что я никогда не скрывал полное отсутствие у меня военного опыта.

Через некоторое время Вуди выдал нам историю, выдуманную от начала до конца, и вот тут-то и началась хохма о ветеране всех времен и всех миров. Именно с этого момента все, сказанное Максом, стало нам казаться смешным, хотя вообще-то мы должны были видеть в нем всего лишь чудака, немного помешанного на истории и обожающего излагать предмет своего увлечения в несколько своеобразной форме. Не исключено, что так думал не только я, но и остальные члены нашей компании. Однако рассказы новичка отличались такой правдоподобностью описаний, таким, сказал бы я, изяществом, что в них чувствовалось нечто большее, чем просто результат специфического помешательства. Иногда в его рассказах о сражениях, происходивших за миллионы километров или миллионы лет от нас, звучала такая ностальгия, что Вуди просто задыхался от смеха — пожалуй, это была самая искренняя оценка, какую только мог заслужить у него талант такого рассказчика, как Макс.

Стремление к шутке проявлялось у Макса даже тогда, когда мы были с ним вдвоем — неважно, на улице или у него дома (он ни разу не побывал у меня). Правда, в этом случае все излагалось гораздо более сдержанно и, сказал бы я, строго, так что в отдельных моментах мне даже казалось, что он отнюдь не старается изобразить себя членом какой-то могущественной организации, ведущей на протяжении столетий боевые действия с целью изменить ход истории, а просто хочет доказать мне, что человек — это существо, наделенное воображением, и что нашей первейшей обязанностью является развитие способности примерять к себе шкуру и разум существ, обитающих в других мирах, в других временах и в иных физических обличьях.

«Видишь ли, Фред, — сказал он мне однажды, — все объясняется развитием разума, этого ничтожного зернышка, прорастающего и пускающего корни через пространство и время. Но разум, словно паук, который плетет паутину от одного ума к другому, или как крот, прокладывающий свои ходы в глубинах подсознания, может развиваться бесчисленным количеством способов. И самые страшные конфликты — это войны на идеологической почве.

В конце концов, для меня было неважно, что он хотел сказать этим. Я старался придерживаться версии о его тихом помешательстве, и это был, на мой взгляд, единственно правильный способ поведения по отношению к ближнему (не важно, свихнувшемуся, или нет), по крайней мере, до тех пор, пока это можно было делать без насилия над собственной личностью. Общение с необычным человеком позволяет вам внести свежую струю в серость повседневности; к чему же пытаться погубить эту малость? В общем, это имеет непосредственное отношение к вашему умению жить, к эстетике, в конце концов.

С тех пор, как я познакомился с Максом, мне приходилось немало размышлять об этом аспекте этики. «Будь ты солдатом или канцелярской крысой, проповедником или карманным воришкой, — сказал он мне однажды, — твое социальное положение не имеет никакого значения до тех пор, пока ты можешь придерживаться определенных этических принципов. Лучше проиграть с блеском, чем натужно побеждать в мелочах, потому что в этом случае ты не получишь никакого удовольствия от успеха».

Нужно сказать, что Макс понимал мои внутренние терзания даже без моих откровений на эту тему. Он любил подчеркивать, что военный человек привычен к отваге, что таким образом он натренирован. Цель воинской дисциплины — обеспечить, чтобы при наступлении часа испытаний (этих нескольких секунд, что могут наступить в любой момент) солдат действовал отважно, без раздумий и колебаний. Здесь нет ничего общего с якобы типичной для солдата чертой характера, которой лишены гражданские типы. Страх? Страх испытывают все, утверждал Макс, за исключением весьма редких случаев, связанных с проявлениями психопатии или стремления к суициду. Единственная разница заключается в том, что у солдата страх не находится на сознательном уровне. Чем лучше он знает себя, свое окружение и ситуацию, с которой ему предстоит столкнуться, тем лучше он оказывается подготовленным к борьбе со страхом. В более общем виде эту мысль можно выразить следующим образом: если ежедневно подчиняться строгой дисциплине, требующей смотреть прямо вперед, если трезво оценивать могущие возникнуть препятствия и благоприятные ситуации, у вас будут все шансы на успех. Естественно, все это я представлял и раньше — кое-что я усвоил из книг, кое-что из бесед с ветеранами. Но мне всегда казалось, что эти же мысли, высказанные Максом, находили во мне гораздо более сильный отклик. Как я уже говорил раньше, Макс был именно тем другом, в котором я нуждался.