Ветеран Цезаря - [11]

Пираты рукоплескали, выкрикивая:

— А на вид как девушка!

— Щуплый!

— Вид неважный.

— Зато на деле атлет!

— Да здравствует атлет Юлий Цезарь!

— Прекратите! — сердито вздёрнул голову Цезарь. — Я не гладиатор.

— Но рука у тебя, как у гладиатора, — с уважением сказал Булл. — Подумайте: я не мог с ним справиться!

— Ты просто разжирел, — начал было Цезарь, но вдруг умолк и, вскинув брови, уставился на лысую голову, высунувшуюся из-под палубы. — А это что за явление?

— Выползай, — приказал Булл. — Наш гость хочет на тебя посмотреть.

Аникат выбрался на палубу и, глупо улыбаясь, остановился перед Цезарем.

— Не знаю, что во мне интересного… Смотри, если хочешь.

— Повар? — отступил Цезарь. — Действительно повар, а не мусорщик?

— Ну, знаешь… — Подыскивая достойный ответ дерзкому и машинально почёсывая живот, Аникат сердито уставился на Цезаря.

Пираты хохотали, выкрикивая:

— Верно, верно!.. Он мусорщик!

— Он животом грязь на кухне собирает!

— А лысина!.. Гляди, сколько на ней сала!

— Весь жир, что своровал, на лысине выступил!..

— А ну вас! — Аникат добродушно махнул рукой и обратился к Цезарю: — Ну, насмотрелся на меня? Можно идти?

Кивком отпустив Аниката, Цезарь брезгливо поморщился:

— Вряд ли я теперь захочу есть. И зачем только вы мне его показали?

Поднявшись на цыпочки, я прошептал в ухо Булла просьбу… Он подтолкнул меня к Цезарю:

— Вот этот всадник желает собственноручно готовить тебе обед.

— Луций? — Цезарь снова пытливо заглянул мне в глаза, будто хотел разгадать, как я тут очутился, но вслух сказал только: — Из рук такого красивого отрока еда вдвое вкуснее.

Покраснев от радости и боясь выдать своё чувство, я спрятался за широкую спину Ганы. Никто не обратил на меня внимания. Булл приказал немедленно отправляться на кухню и готовить обед «гостю». Я со всех ног бросился выполнять это приказание, радуясь, что на сегодня военные занятия отменены.

* * *

В обеденный час я поднялся на палубу с корзинкой, в которой нёс еду, но подойти к Цезарю не посмел: он что-то говорил Буллу так надменно, что я испугался, как бы Сизый Нос не выбросил его за борт (он это иногда проделывал с теми, кто осмеливался ему перечить). На этот раз, к моему удивлению, Булл слушал очень терпеливо. Не в силах сдержать любопытства, я притаился за палаткой, хотя мне с детства внушали отвращение к подслушиванию и лжи.

— Раз это твой товар, — говорил Цезарь, — надо его держать так, чтобы цена на него не падала, а увеличивалась. А они у тебя в такой грязи, что смотреть тошно…

— А я тебя и не просил на них смотреть, — обиженно пробурчал Булл. — Зачем ты туда ходил, не понимаю.

— Чтобы решить, стоит ли тебе оставлять жизнь.

— Хм!.. Это мне нравится! — ухмыльнулся Булл.

— Если бы ты был поумнее, то сообразил бы, что продашь их тем дороже, чем чаще будешь выпускать на палубу, чем лучше будешь их кормить и мыть…

Булл захохотал во всё горло.

— Глупец, — презрительно сказал Цезарь. — Ты не в состоянии понять собственной выгоды. Человек, не способный принести пользу даже себе, только обременяет землю…

Булл снова засмеялся:

— Ну и чудак!.. Ладно. Ты столько платишь, что можно выполнить и эту твою фантазию. Прикажу два раза в день выгонять их на палубу и давать побольше объедков.

Мне уж давно стало ясно, что речь идёт о пленных, запертых под палубой. Но я не мог понять, как попал туда Цезарь… Услышав об объедках, я вспомнил, что несу обед, кушанья остывают, и вышел из-за палатки. Цезарь в то время, как я расстилал холст и раскладывал еду, ласково сказал:

— Приятно посмотреть и на повара и на то, что он принёс… Можешь идти, — кивком отпустил он Булла. — А ты останься, — удержал он меня, когда я повернулся, чтобы удалиться вслед за Сизым Носом, — будешь прислуживать мне во время обеда.

Раб опустил полу палатки. Я сел у ног Цезаря и подвинул ему рыбу, обложенную маринованными оливками.

— Как красиво приготовил! Видно, что бывал среди приличных людей. Как же ты очутился в обществе этих разбойников? Расскажи.

И я рассказал ему всю правду о моём побеге из дому и о том, как я искал пиратов и как, слишком поздно, испугался их.

Когда я умолк, Цезарь покачал головой:

— Да, много глупостей делаем мы в юности… Единственное утешение, что это свойственно большинству людей во всех возрастах. Я не хотел бы, чтобы наша встреча прошла для тебя бесследно. Я помогу тебе отделаться от этих разбойников. Но ты должен вернуться к матери. Ты жестоко с нею поступил, как может поступить только мальчишка. Очень жестоко! Чтобы не огорчать её ещё больше, не рассказывай ей всё, что мне поведал. Лучше повтори то, что сказал сторожу у калитки.

— Будто я вышел в море, потому что мне не спалось? А о пиратах как же?..

— Как оно и было: уснул в лодке и попал в их лапы… Ну, благодарю за обед. Можешь убрать. И прикажи этим разбойникам, чтобы они там не орали: я хочу отдохнуть.

Действительно, с той минуты, как вход в палатку задёрнули, пираты, недовольные, что Цезарь допустил к себе одного меня, затеяли вокруг его палатки борьбу; когда же вместо него появился я и неуверенным голосом передал требование пленника, они подняли такой свист и хохот, что я чуть не оглох. По правде сказать, я их понимал, потому что нигде никогда не читал и не слыхал, чтобы-пленники распоряжались разбойниками. Но мне очень хотелось, чтобы они послушались Цезаря, и я чуть не плакал, не зная, что предпринять. К моей великой радости, из палатки вышел раб Цезаря. Призывая к молчанию, он поднял руку и, выждав, когда пираты поутихли, сказал: