Ветер в оранжерее - [27]

Я не знал, что сказать дальше.

— Мы будем в Москве через три дня, — она отвернулась и ушла в то купе, из которого в первый раз появилась.

“Ждуть”, — повторил я.

По дороге домой, на Бородинском мосту, я смотрел на серую воду реки и планировал поездку в Ковель.

Но я знаю, что уже давно не способен никуда уехать. Я знаю, что как только наступает момент, в который мне нужно взять и сесть на поезд, я чувствую ненужность и полную бессмысленность всяких перемещений.

Я знаю даже, что не приду встречать поезд из Ковеля.

“Ждуть”, — продолжал повторять я. Эти слова казались мне самым чудесным из того, что я слышал от женщин за несколько последних лет.

В гастрономе внизу нашего дома я купил бутылку водки и бутылку сухого украинского вина, хотя я никогда не мешаю спиртные напитки.

Дома я сразу выпил полстакана водки и запил из горлышка вином. Потом вышел на балкон. Мне хотелось быть циничным.

“Вот это Олеся! — говорил я вслух. — Вот это тело! Вот это задница! Вот это “ждуть”!”

Я выпил всё, и утром у меня было страшное похмелье. Тогда я сел писать всё вот это вот — про разные задницы. У меня был очень плохой почерк. Рука не держала ручку. Я закончил первый абзац и зашёл к Вечно Улыбающемуся — соседу напротив. У него всегда есть самогон. Я выпил двести граммов самогона, и со слов “вообще же, задницы бывают разные” рука стала твёрдой, а всё написанное — ясным и разборчивым.

18

В армии, которая является одним из таких мест, откуда людям хочется писать горячие и красивые письма, я часто вспоминал отца и дядю Сашу, потому что именно им я мог бы написать о том, что понемногу стало открываться мне в тяжёлых армейских условиях, где к тому же было достаточно времени на размышления.

Так, например, прослужив около года, я, как мне кажется, стал понимать смысл выражения “герои книг не пишут”. Я ещё не готов был почувствовать всю горечь неизбежности и невозможности компромисса, которые заключались в этих словах, но уже стал отличать пронзительную мечту о недостижимом героизме от простого и решительного действия, а поступок — от жажды поступка.

На смену Хемингуэю, Ремарку и другим сентиментальным алкоголикам пришли другие кумиры — Шекспир, Мелвилл и Киплинг — “маленький человек с железной челюстью”.

Весь второй год службы моя нижняя челюсть всё больше словно бы накапливала в себе железо, тяжелела и выпирала вперёд.

Вернулся же я из Вооружённых Сил окончательно озверевшим.

Представляя себя чем-то вроде крестоносца, тяжело и неудержимо скачущего сквозь слабые ряды сограждан, в первые же дни после увольнения я два раза подрался на улицах города Киева, а затем, похоже для симметрии, два раза на улицах Москвы.

В это самое время меня неосторожно пригласили на какой-то день рождения, где я был заворожён тяжёлыми чёрными локонами, гладкой кожей и переливчатым звонким смехом девушки по имени Анжела. По бокам от тяжеловолосой Анжелы сидели незнакомые мне юноши, сильно, по-московски, акающие, жадно пожирающие бутерброды с икрой и с сыром и с нескрываемой свинской похотью поглядывающие на сидевшую между ними девушку. Немного погодя, когда все только-только развеселились и когда я встал и громко, на всю комнату, сказал этим юношам, что они — похотливые ублюдки, все почему-то всполошились. С грохотом отлетели стулья. Какие-то гости бросились защищать несчастливых акающих молодых людей и стали даже хватать меня за руки. Минуты через две, при помощи столовых приборов, ножа и вилки, я всех их согнал в коридор и прижал там к стенке. И когда эти трое или четверо бледных и сильно напуганных парней стояли рядком у стены, обрывая спинами вешалочки на развешанной на крючках одежде, я вдруг увидел в их глазах (которые ещё полчаса назад были такими надменными и уверенными) как бы детскую мольбу непонимания. Их душонки не могли вместить в себя происходившего. Я плюнул, бросил на пол вилку и нож и под несущиеся мне вслед проклятия гостей и хозяев покинул празднество. На троллейбусной остановке я страшно избил какого-то стриженого человека в наколках и с характерным уголовным оскалом, который, считая, по-видимому, что его угрожающая внешность является неоспоримым мандатом на вызывающее поведение, пытался занять остановленное мною такси; и приблизительно недели через две-три после этого открытого душевного перелома женился на Анжеле.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Тысяча способов борьбы с похмельем

…потому что должны быть происшествия, а без тебя не будет никаких происшествий.

Иван Карамазов

1

Что делают нервные и чувствительные люди, когда жизнь припирает их к стенке? Одни замыкаются и молча седеют, другие режут вены, третьи заглушают тревогу пожиранием огромных количеств пищевых продуктов. Я же в таких случаях внезапно бросался к перу.

Женитьба моя, как и следовало ожидать, оказалась совершенно ненужной и поэтому, конечно же, неудачной. Каждый новый день жизни с Анжелой я готовился провернуть, как огромное скрипящее колесо. Работал я в двух местах, по выходным разгружал вагоны на станции Перерва и метался с Анжелой то из коммуналки с общей грязной ванной в квартиру, где кашлял и сплёвывал в раковину с посудой сильно пьющий чахоточный тесть и обнаруживала первые признаки будущего сумасшествия тёща, то назад в коммуналку, в которой Вечно Улыбающийся таскал с кухни наши продукты, после чего беременная Анжела впадала в истерику и била меня кулачками в грудь с таким остервенением, как будто я олицетворял в её глазах всё самое плохое и злое, что только было на Земле.