Ветер удачи - [2]

Не успели мы отъехать от того места, где находился призывной пункт, как Сашка Блинков уже раздобыл неполную бутылку спирта. Мы развели его и разлили на четверых, не дожидаясь, пока он окончательно остынет после таинственной химической реакции, которая произошла в нем от смешения с водопроводной водой.

Опасаться нам было некого — сопровождающий нас начальник назначил Блинкова старшим, лихо всучил ему все документы и, поручив следовать самостоятельно в телячьем вагоне, сам дернул пассажирским. Почему выбор пал именно на Сашку, никто из нас так и не узнал. Скорее всего на сопровождающего произвели впечатление новенький лыжный костюм и командирская планшетка, которую Сашка то и дело небрежно поправлял на ходу рукой. В этом смысле мы, конечно, проигрывали.

Сашка в меру худощав, белобрыс, и лицо его выглядело вполне заурядным, хотя и было наделено от рождения довольно тонкими чертами. Но разве это его заслуга? Когда он смеялся, то не растягивал губы, а, наоборот, округлял, выпячивая вперед, наподобие горлышка кувшина. И только в ясных голубых глазах и уголках губ блуждала какая-то загадочная усмешка. Со стороны могло показаться, будто он знает нечто такое, что недоступно остальным, в том числе и самому сопровождающему. Не это ли объясняло выбор?

Однако у Витьки было не меньше достоинств. В отличие от нас с Блинковым Заклепенко выглядел основательнее и солиднее. Несмотря на то, что его подбородка с едва заметной ямочкой посредине и нежных щек еще ни разу не коснулось лезвие бритвы. Голос у него был низкий, начальственный и губы потолще, чем у нас, да и нос пошире.

После выпитого спирта Огненно окончательно помрачнел, а Витька начал громко хохотать, плести какую-то околесицу, уверять всех, будто ему позарез надо выскочить на узловой станции, чтобы повидать какую-то девушку. Короче говоря, Витька от поезда отстал. Ехали мы медленно, по полдня стояли на каждом полустанке. Так прошли сутки, другие… Мы начали подумывать, что наш друг исчез безвозвратно. Сашка час от часу становился все угрюмее и озабоченнее. И только за несколько часов до прибытия в пункт назначения Витька появился как ни в чем не бывало, благоухающий цветочным одеколоном, ухмыляющийся и вполне довольный собой.

Два дня мы провели в карантине.

Раньше при слове «карантин» мне представлялся желтый флаг на мачте корабля, бросившего якорь на внешнем рейде у какого-нибудь сказочно прекрасного тропического острова. На самом же деле карантином оказалось длинное приплюснутое строение, расположенное внутри квартала в одном ряду со складами обозновещевого и продфуражного снабжения. Дальше за ним находился хоздвор с конюшней и мастерскими и уже совсем в отдалении подвал боепитания — задернованный курган с дощатой вытяжной трубой и полосатым грибком для часового.

На третий день подтянутый сержантик с треугольничками в малиновых петлицах и пряжкой на командирском ремне, начищенной до блеска, вошел в барак и скользящим взглядом пробежал по рядам нар с тощими матрасиками, на которых лежали, ели, а то и резались в подкидного юные граждане преимущественно двадцать четвертого года рождения. Сенька Голубь спал в неестественной позе убитого. До этого он лузгал семечки, по хуторской привычке языком выталкивая шелуху на подбородок, и теперь издали могло показаться, будто у него выросла окладистая черная борода. Ким Ладейкин втихую покуривал, неумело пуская через нос тощие струйки дыма.

Нервными, трепещущими ноздрями сержант втянул воздух, поморщился и, решительно одернув гимнастерку, крикнул петушиным фальцетом:

— Вста-ать! Выходи строиться! — Он поглядел на несколько унылых фигур сугубо штатского вида, которые поплелись к выходу, и строго добавил: — С вещичками, доблестное воинство. Сидора на горб и марш!

Через некоторое время, закинув за плечи тяжелые мешки с домашней провизией, пестрая толпа остриженных наголо новобранцев построилась в две шеренги перед зданием карантина. Когда кое-как подравнялись и рассчитались на первый-второй, сержант легкомысленно скомандовал: «Ряды вздвой!» Лучше бы он этого не делал, потому что тут началось такое… Все задвигались разом и в самых невероятных направлениях. Сержант оттянул пальцем ворот гимнастерки, покачал головой и сказал с укором:

— Ну чего крутитесь, чего крутитесь? Разобраться по четыре. Правое плечо вперед, на хоздвор шаго-ом марш!

Возле конюшни, где волнующе пахло парным навозом, стояли зеленые пароконные брички. Сержант приказал развязывать мешки и вываливать содержимое в пустые кузова бричек. Ни мне, ни Сашке, ни Витьке Заклепенко высыпать было нечего, кроме нескольких сухарей и кусочков запыленного колотого сахара.

— Тут вам вторая норма обеспечена, — успокаивал сержант. — Не боись, голодными не оставят.

Андрей Огиенко развязал добротный конопляный мешок с пришитыми лямками и, тяжко вздыхая, стал не спеша выкладывать сдобные сухари, давленые куриные яйца, бурсаки — киргизские пышки, варенные в бараньем жиру, головки чеснока и здоровенные шматы сала, каждый килограмма по два весом. Перед тем как опустить сало на дно кузова, он долго взвешивал его на ладони. Сашка Блинков бросал на него ехидные взгляды. Голубые глаза его щурились в яростном веселье. Заклепенко не выдержал.