Ветер середины ноября - [10]

- Ну вот... Меня нет в твоих ладонях... Может потому, что ты не называешь меня по имени?

Я притягивала Ее к себе и шептала, что она – Лейла, и нет имени более прекрасного, более подходящего, более олицетворяющего Ее.

- Ты выдумала меня, - тихо отвечала Она, глядя куда-то в сторону, - меня нет. Есть только никому не принадлежащее имя...

- Оно всегда будет принадлежать только тебе. И моему голосу. Больше никому.

...

- Когда заканчивается твой отпуск?

Мы лежали на золотистом песке, и наши тела впитывали его золото и зной. Я пропускала песок сквозь пальцы, он стекал маленькими жаркими реками, а я, улыбаясь, вспоминала, как ночью пропускала сквозь пальцы Ее волосы, и они скользили светлым прохладным шелком.

- Ты как леди Годива проедешь обнаженной по городу на вороном коне, и волосы твои укроют тебя. А я ослеплю глупца, осмелившегося взглянуть в твою сторону.

- Ты слышишь меня?

Я вздохнула:

- Да. Ты спросила, когда заканчивается мой отпуск. Знаешь что, - я приподнялась на локте и посмотрела на Нее, - а давай построим замок? Огромный песочный замок, который на рассвете сожрет прилив.

Она улыбнулась:

- Детка, кто тебя научил не отвечать на вопросы?

- Просто я не хочу поднимать эту тему. Сначала ты узнаешь, когда закончится мой отпуск, потом скажешь, когда закончится твой. И я буду жить последующие дни, как смертник, узнавший дату своего расстрела.

- Хм... А если мне нужно уезжать уже сегодня?

Я беззаботно помахала головой:

- Неа.

- Откуда такая уверенность? Если я не собираю вещи, это еще ничего не значит.

- Ты можешь собрать сто миллионов вещей и сложить их в сто миллионов чемоданов, засесть на вокзале с билетом в кулаке и все равно я тебе не поверю! Потому что, - я наклонилась и поцеловала Ее, - потому что ты это я, твое сердце бьется во мне. И сегодня оно не готово меня покинуть... Я это чувствую.

...

Мы бежали по полоске мокрого песка, по самой границе моря и суши. И волны послушно слизывали наши следы, заботливо оберегая нас от охотников с факелами и начиненными серебром ружьями. Мы смеялись. Ветер относил наш смех дальше от берега, кидал его дельфинам, будто яркий глянцевый мячик. Охотники останавливались и, улыбаясь, смотрели, как играют дельфины нашим смехом. А мы бежали дальше. На рубеже моря и суши.

- И все-таки меня нет в твоих ладонях, - остановившись, сказала Она, - нет той любви, о которой ты говоришь.

Она помолчала, задумчиво глядя на воду, потом посмотрела на меня:

- Думаешь, ерунда? Твои руки не любят меня.

- Мои руки любят тебя каждую ночь.

- Я не о том...

Я подняла одну из ракушек, которыми был усеян весь пляж – сухие ребристые пластинки, высушенные солнцем и ветром, маленькие острые лезвия, заточенные самой природой – и с силой вонзила в ладонь. Тогда я была готова на любые безумства. Ради Нее...

- Смотри, - ладонь пересекала ярко-алая линия от большого пальца до мизинца, - смотри, это - ты. Ты – кровь моя. Ты – одна-единственная линия ладоней моих. Видишь, ты перечеркнула все остальные.

Лейла изумленно смотрела на мою руку:

- Ты... Ты безумна...

Любые безумства в нашей жизни оставляют следы видимые или незаметные. Тонкая ниточка шрама на моей ладони навсегда осталась воспоминанием о том безумстве. Шрам, перечеркнувший линии руки... После я никому не давала разглядывать свои ладони. Там был тайный код, шифровка, предназначенная лишь Ей. Линия моей любви. Ни один хиромант не разгадает скрытого смысла ее. Лейла...

Двадцать один день безумного счастья.

Первый – Ее губы на моих губах.

Второй – Ее руки в моих руках.

Третий – Ее бедра на бедрах моих.

Четвертый – Ее глаза на расстоянии поцелуя.

Пятый – Ее дыхание на коже моей.

Шестой – плавные волны голоса Ее.

Седьмой – запах Ее пьянящий.

Восьмой – нежный жар грудей Ее.

Девятый – стаккато Ее сердца под щекой моей.

Десятый – влага Ее на пальцах моих.

Одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый...

Я могу придумать название каждому дню, часу, каждой минуте, проведенной с Ней. Это была Ее эра. Эра Лейлы...

...

А потом появилась Полина – рыхлое безликое существо с рваной челкой и взглядом брошенного щенка. Я еще не знала, но это было знамение начала новой эпохи. И как следствие – конца эры.

- Девушку с глазами дикой серны полюбил угрюмый капитан, - пела Лейла, дразня меня.

Жарким сентябрьским полднем на песке нашего пляжа появились новые следы.

- Знакомьтесь, - сказала Лейла.

Знакомить кого-то с кем-то в словаре живого великорусского языка определяется, как дать случай узнать друг друга по имени и знаться вперед. Не хотела я знаться вперед. И имени ее не надо было мне – Машакатясветарита – бесконечный список подходящих для нее имен. Любое славянское имя смотрелось бы на ней, как влитое.

Она смотрела на Лейлу своим наивным щенячьим взглядом и иногда на меня – как на человека с палкой – подозрительно, но с надеждой, что палка может оказаться для игры, а не для битья. «Зря надеешься», - зло думала я, вздрагивая вместе с нею каждый раз, когда Лейла брала ее за руку.

- Понимаешь, - Лейла взялась оправдывать ее, себя, меня, песок под нашими ногами и небо над головой, когда «девушка с глазами дикой серны» решила искупаться – ее поселили в соседний номер, она здесь совершенно одна, никого не знает, ни с кем не общается. Они познакомились, когда Лейла, забежав в пансионат переодеться, столкнулась с этим печальным созданием в коридоре.