Ветер с океана - [33]

— За приветы спасибо. А ухаживать не собираюсь.

— Твое дело. Теперь второе. В конце месяца у них на заводе торжественный вечер с танцами по случаю какого-то цехового юбилея, десять лет работы или что-то в этом роде. В общем, приглашают нас с тобой. По правде, не они пригласили, а я пригласил их пригласить нас, но это значения не имеет. Гостевые билеты они дадут мне, а я зайду за тобой. Заметано?

— Я не любитель вечеров, — нерешительно сказал Миша. — И танцую плохо.

— Не имеет значения. Будешь под музыку обнимать партнершу покрепче, вот и все, что требуется. Катя просто расцвела, когда я сказал, что ты мечтаешь о вечере у них в клубе. Я зайду за тобой. Наденешь свой лучший костюм.

Шарутин возвратился к Карновичу и принялся за пиво. Вскоре в зале стали гаснуть люстры. Музыканты, закончив программу, разошлись.

Штурман спросил друга:

— Ты здесь будешь ждать Дину?

— Обычно ухожу последним и жду ее на улице.

Шарутин остался с приятелем, пока не опустели все столики. Потом они прохаживались перед входом в ресторан и разговаривали. Вскоре показалась закутанная Дина. Накатившийся на Светломорск циклон был из «сухих» — рвал деревья, гремел по крышам, но туч не нагонял. Шарутин сказал:

— Диночка, передаю Леонтия из рук в руки. Береги его, он душевно хрупкий. И вообще доказано, что мужчины слабый пол, а женщины сильный.

— Идемте с нами, Павел. — Дина миролюбиво взяла штурмана под руку. — Раз вы слабый пол, я прощаю вам возмутительные стихи.

— Спасибо за отпущение грехов, Диночка. В душе копошатся невыбродившие рифмы, надо их малость потравить на темных улицах.

Он дружески помахал рукой, отдаляясь. Некоторое время Дина и Карнович шли молча. Дина с грустью сказала:

— И опять расставание! И на этот раз месяцев на пять?

— На четыре.

— А ты знаешь, сколько в четырех месяцах дней? Сто двадцать два, Леня! Сто двадцать два и каждый день — вечность!

Он молчал, прижимая ее локоть. Она заговорила опять:

— Когда погода спокойная, я как-то забываю о своих неудачах. А в такой вот ветер не нахожу себе места. Плакать хочется, так не повезло! Я смотрю вокруг и вижу море — серое, шумное… Еще в Воронеже с седьмого класса я не могла просто читать морские книги, я останавливалась каждый раз, когда встречала слова «море», «океан». Я не могла оторваться от этих слов, как будто они какие-то особые.

— Я тоже! И я останавливался, когда встречал в книгах эти слова. Удивительно, как у нас все одинаково, Дина!

— Ничего у нас не одинаково. Ты спокойно отнес документы в Бакинскую мореходку, тебя спокойно приняли. Я год умоляла родителей, пока отпустили в Ленинград, а там и разговаривать со мной не захотели — морские специальности не для женщин. Узнала, что в Светломорске женщины плавают на траулерах, приехала сюда — и как раз в это время и здесь перестали принимать женщин на СРТ. Возмутительное у мужчин отношение: все себе и себе — все лучшие профессии!

— Что-то я не слыхал, чтобы женщины подняли бунт, когда их увольняли с СРТ, — шутливо сказал Карнович. — Вы, сударыня, единственная возмущаетесь, остальные легко примирились.

— Мне временами кажется, что я вообще не женщина, так меня тянет к мужским профессиям. Вероятно, я не буду хорошей матерью и хорошей женой. Ты должен радоваться, что я не надеваю на тебя брачное ярмо.

— Дина! — Голос его изменился. — День, когда ты украсишь мою шею брачным ярмом, будет счастливейшим днем моей жизни, всей моей жизни, Дина!

Она с укором сказала:

— Не надо, Леня! Когда ты говоришь так, я слабею. Дай мне еще год побороться за мое будущее. Может, Для меня сделают исключение в нашей мореходке, там сразу не отказали, будут запрашивать Москву.

— Разве одно помешает другому?

— А разве не помешает? Появится ребенок, жена хорошо зарабатывающего капитана — что еще надо? Так все будут судить, ты тоже, хоть сейчас говоришь по-иному! И буду я любимой и ублажаемой, и обеспеченной — и несчастной. Один год, больше не прошу.

— Я буду ждать, — сказал он печально. — Год, два, восемь, столетие…

Они остановились у ее дома. Он сказал:

— Я зайду к тебе, Дина. Не надолго — сколько сама захочешь.

Она положила ему руку на плечо, заглянула в глаза.

— Не проси, Леня. Я ведь не захочу тебя отпускать, просто не смогу. Я буду думать о тебе, каждый день думать!

— Спасибо и на этом. — Он криво усмехнулся. — И еще за то, что не поссорились. Просто удивительно — вторую неделю-каждый день встречаемся, а ссорились всего четыре или пять раз.

— Не шути! А то и впрямь поссоримся, перед твоим уходом это лишнее. Я приду тебя провожать!

Она целовала его в щеку и скрылась в темном подъезде.

15

На улице Степан сказал, что ему с нуля часов на вахту, и ушел к рыбной гавани. Кузьма побежал искать такси: «Подъедем к дому, как фон-бароны, Миша!» К ресторану подкатила свободная машина, но Кузьму опередил Ходор со своими подружками. Он прохрипел Кузьме:

— Одно местечко имеется, приглашаю! Садись впереди, будешь командиром.

— Нас двое, — недовольно сказал Кузьма. — И едем не на гулянку, а бай-бай! И какие мы теперь с тобой кореши, Сенька?

— Садись, Кузя! — настаивал бывший товарищ. — Ты меня всенародно бичем опозорил, а я тебя благородно приглашаю в приличную компанию. Сенька Ходор не копит зло в груди. Сенька понимает брата своего, океанского рыбака. Почет окажем, посадим во главу стола. Музыку вжарим, потанцуем, ты нам расскажешь, как в дальних морях шла селедка. Ох, селедочка, рыбка маленькая, морем рощенная, потом политая, кровавыми мозолями потертая! Кто раз с тобой повозился, вовеки не позабудет! Не напиваться зову, чествовать хочу славного трудягу! Садись!