Ветер противоречий - [14]
— Ах ты, маленькая воровка! — возмутилась мама Таня и завращала бельевыми пуговицами глаз.
— Они с рыбой просто здесь спали, — попыталась убедить в невероятном попрыгунья.
— Оставьте ребенка в покое, — вмешалась Ада.
— У меня книжки есть, зачем мне ваш фломастер, — заявила радужная смуглянка удушливым лосинам.
— Да, это я ей купил, — вмешался в скандал Иван Иванович, отвлекшись от своего сельсоветского будущего и суверенной демократии.
Ада впилась квадратными ногтями в подушечки ладоней, сдерживая гнев. Однако ее вновь охватила пронизывающая тело тревога.
Жуткий гудок электровоза взорвал упругий полуденный воздух. Чудовищно заскрежетали тормоза. Весь состав сотряс чугунный удар. С верхних полок повалились люди и вещи. Никто ничего не понял. Состав какое-то время полз на тугих тормозах. Затем потрясенный ударом локомотив встал.
Как потом выяснилось, поезд столкнулся с заглохшим на переезде скотовозом. Он с километр протянул по полозьям рельсов трайлер с несчастными животными, которых так и не довезли до мясокомбината.
Оглушенные, испуганные люди в панике метались по вагонам. Некоторые проводницы сообразили открыть двери. Протрезвевший вмиг дембель из горячей точки выбил стекло и выпрыгнул под насыпь.
— Эй, мужик, давай спускай детей, — кричал солдат Ивану Иванычу, который замаячил в проеме выбитого окна. Там, однако, первой появилась Ада. Дембель с трудом помог дородной женщине, трагически повисшей в проеме.
— Ты что лапаешь меня, сопляк, — возмутилась она, оказавшись в дембельских руках. Потом спохватилась: — Ой, спасибо, солдатик. Там дети…
Ада, прежде всего, имела в виду попрыгунью-смуглянку.
— Да знаю я, катись отсюда на хер, дура, — зло выругался дембель. — Давай, мужик, подавай детей, — крикнул он Ивану Ивановичу.
Тот, вывесившись по пояс из окна, бережно подал обмякшее тельце попрыгуньи.
Ада перехватила девчушку у солдата, скатилась под насыпь.
— Девочка моя, ты жива?
Девочка оказалась просто без сознания, Ада это быстро поняла.
Тем временем люди высыпали из вагона, кричали, искали друг друга, звали на помощь.
Ада мельком увидела в проеме разбитого окна силуэтик пластилиновой Тани — живая, ну и хорошо.
Она метнулась к дороге, где у переезда сгрудилась вереница машин.
— Давай ее мне, — догнал Аду запыхавшийся Иван Иванович…
— Ее надо в больницу срочно, — Ада пыталась внушить себе и Ивану Ивановичу, что именно она спасительница девочки.
— Документы, деньги не забыла хоть?
— Да взяла, взяла!
Выскочили на дорогу к переезду.
Под насыпью жалобно мычала искалеченная корова — из тех, что везли в скотовозе на мясокомбинат.
— Дорезать надо, — деловито заявил Иван Иванович, но не стал это делать сейчас. Он обратил внимание, что девочка зашевелилась в его руках и открыла мутные глаза.
— Дедушка, а где мама?
— Я здесь, доченька, здесь. Я твоя мама. Пока побудь со мной, — взволнованно заговорила Ада.
Иван Иванович подскочил к водителю легковушки. Сунул ему хорошую деньгу и приказал:
— В село Привольное, в местную амбулаторию. Это километров 150 отсюда.
— Знаю, — сказал шофер, — доставлю.
Иван Иванович вырвал из записной книжки листок, нацарапал адрес.
— Это моя сестра, скажешь: от Ивана Ивановича. Я вечером буду, — и побежал к вагонам.
Жигуленок развернулся на пятачке дороги, вырвался на автотрассу.
— Доченька моя, я с тобой, — Ада ласкала попрыгунью, уверенная, что девочка действительно ее, и она будет с ней всегда…
— А документы мы сделаем, — подумала Ада решительно.
А Иван Иванович, возвращаясь в околовагонную катавасию, дорезал перочинным ножом искалеченную корову. Чтоб не мучилась…
Пермь
Зачем поливать сухие деревья и сорную траву
Саня Гончар — беспробудно зависимый выпивоха и местный пятидесятилетний поэт — с громким стуком вошел в кабинет к сотоварищу Владимиру Доброскокову. Тот служил среднезначимым клерком в некой бумаготворческой конторе, но в компании местных бесчиновных сочинителей воспринимался как босс.
— Прикинь, Вован, приезжает участковый ко мне, вежливо здоровается, — Саня прямо с порога обратился к Владимиру, который методично рвал бумаги и отправлял их в уже пресытившуюся урну. — Извини, Владимир Павлович, — поправился Гончар, памятуя, что его сотоварищу не нравится, когда вот так, по-пацански называют Вованом. Тем более, когда человеку за 50, не каждый поймет.
— Александр, мне некогда тебя выслушивать, — Владимир Павлович не скрывал раздражения и говорил правду. — Я здесь работаю последний день, увольняюсь! — В подтверждение этого сердитый ноябрьский ветер захлопнул форточку подслеповатого кабинетного окна.
— Палыч, ты помнишь, что я тебе говорил: не поливай сухие деревья и сорную траву? Ты не слушал пьяного Гончара. Вот этот сухостой и чертополох тебя и подвел под монастырь. Я же знаю, с каким смаком и вдохновением они пасквили на тебя писали по инстанциям! — подытожил алкозависимый Саня.
— Всезнающий ты наш, — горько усмехнулся Доброскоков. — И ты туда же, учить меня…
— А теперь скажи, — вернулся к своей теме Гончар, — с чего бы это участковый ко мне так воспылал?
— Ну, рассказывай про участкового… — Владимир, не отрываясь от своего нервно-истощающего занятия — уничтожения многочисленных шедевров бюрократического творчества, — согласился выслушать знакомца. Потому что было бесполезно с ним спорить: пока не прочтет свои новые скабрезные стишки и не выпросит 30 рублей на бутылку самопальной водки, не отстанет.
