Ветер и дождь - [26]

ГЛАВА ВТОРАЯ

Цыганка широко распахнула дверь в соседнюю комнату, радушно улыбаясь и кланяясь:

— Пожалуйте, родненькие… Окажите нам честь, миленькие…

О боже, как я устал! Я это почувствовал по-настоящему только теперь, когда очутился в теплом доме. Я устал от дороги, от ветра, от непрекращающегося дождя. От сырости и грязи. И я с удовольствием стал рассматривать убогую, но довольно просторную комнату, кирпичную печь, возвышающуюся до самого потолка, железную кровать, покрытую желтым ковром, и особенно стол, который стоял посреди комнаты, круглый стол, накрытый голубой скатертью. И стулья вокруг стола были накрыты тоже чем-то голубым. Это был явно любимый цвет хозяйки — голубой…

— Лаурика, миленькая, принеси вина и хлеба. Принеси все, что осталось, все, что не успели съесть и выпить наши дорогие гости, пока не явился этот злодей и не расстроил нам свадьбу…

Лаурика куда-то ушла и вскоре вернулась, неся в руках каравай хлеба и большую флягу с вином. Мы не стали дожидаться, пока она принесет мясо: мяса не было во всей Молдове. Не было и муки. Удивительно, как цыгане все же сумели испечь хлеб и приготовить хотя бы самое необходимое угощение для свадебного пира.

Хлеб еще не успел засохнуть. Это был вкусный, домашний хлеб, и мы ели его медленно, стараясь продлить удовольствие. Кисловатое винцо, принесенное Лаурикой, мы тоже пили медленно, наслаждаясь тем, как оно согревает нас изнутри… Большое дело, если в дороге у тебя есть каравай хлеба и фляга с вином!

Когда мы закурили и почувствовали себя почти что счастливыми, в комнату вошел еще один цыган — приземистый, коротконогий человек с изрытым оспой лицом; ко всему он был еще и горбат, но держался уверенно и с большим достоинством.

— Вашего товарища, — сказал он, — вашего раненого товарища я оставил в примарии с двумя Гынжами. Он пытался позвонить в Телиу по телефону, но разговор не состоялся — того, кто был ему нужен, не оказалось на месте.

Обернувшись к хозяйке, горбун приказал:

— Замбилика, дорогая, подай еще вина — я тоже хочу чокнуться с гостями. Этих гостей прислало нам правительство, а мы ведь всегда голосовали за правительство. Мы и теперь будем голосовать за список правительства…

Замбилика пошла за вином, а Лаурика принесла еще буханку хлеба. Орош тем временем взял свой плащ и отправился в примарию проведать Цигэнуша. Вместе с ним ушли и Гынжи. Я чокнулся с горбатым цыганом, и вскоре он поднялся и тоже куда-то ушел. Я остался в комнате наедине с толстой цыганкой, которая продолжала курить свою трубку. Какое-то неясное чувство говорило мне, что не следовало оставаться наедине с этой женщиной. Но я посмеялся над своим туманным предчувствием и, не найдя другой темы для разговоров с ней, снова спросил о том, что случилось во время свадьбы — как это ее зять решился уйти и оставить невесту?

— Сейчас все расскажу, — ответила Замбилика. — Сейчас ты все поймешь, миленький. Так вот, стало быть, несмотря на ветер и дождь, свадьба у нас удалась на славу. Сегодня в полдень свадьба еще была в самом разгаре. Двенадцать музыкантов, двенадцать наших цыган, все как один мастера, играли на нашей свадьбе. Играли так, что женщины плакали. Все наши цыганки плакали… Плакала и веселилась родня моего мужа Стурзи. Плакала и веселилась родня зятя, Минотара Харлапете. Да и у меня самой текли слезы… Но у матери невесты на свадьбе не остается времени ни для слез, ни для веселья — я принимала гостей. И вдруг откуда ни возьмись появились эти два вора-разбойника!..

— Босоанка и батюшка Калистрат Грэмада?

— Они самые.

— Харлапете давно знал Босоанку?

— Ох, господин товарищ, сразу видно, что ты чужой человек. Кто же в наших местах не знает боярина — вора Босоанку?

— А разве Босоанка боярин?

— По кошельку он важнее любого боярина. По власти — важнее префекта. Дело известное: у тебя хорошие отношения с Босоанкой? Значит, с тобой и сам господь бог. Ты наступил Босоанке на мозоль? Значит, и сам господь бог тебя, не спасет. Все боятся Босоанки. Все до единого. Это у него, у разбойника, Минотар Харлапете одолжил деньги на свадьбу. На деньги Босоанки Харлапете выторговал нашу Лаурику.

— Как так — выторговал?

— Известное дело — купил… Таков наш обычай. Зачем же мы вырастили нашу Лаурику? Чтобы выдать ее замуж. Чтобы взять у жениха побольше монет.

Замбилика игриво улыбнулась и, глядя мне в глаза, добавила:

— Меня-то ведь тоже в свое время продали моему мужу — Стурзе. Ах, какая я была молоденькая, когда меня купил Стурзя! Какая я была тоненькая…

В комнату вошла Лаурика. Она села рядом с матерью и стала расстегивать туфли. Все невесты в день свадьбы страдают от своих туфель… Глядя на Лаурику, я обратил внимание на цвет ее глаз — зеленый, как и у матери. Значит ли это, что она похожа на мать? Нет, вряд ли… Голова толстой цыганки поражала своим безобразием: жирные щеки, короткий нос, заплывшие глазки, два подбородка… А фигура… Замбилика напоминала откормленную свинью… Сравнение не больно лестное, но другого мне не подобрать…

Я закурил, а Замбилика продолжала рассказ:

— И вот появился Босоанка. Бог ты мой — как будто его, разбойника, выкупали в луже. Но гонор прежний. Не слезая с коня, он потребовал, чтобы Минотар Харлапете вышел из дому. Услыхав голос Босоанки, мой бедный зять побледнел, как будто его позвала смерть. Я сказала: «Не выходи!.. У тебя нынче свадьба. Какое тебе дело до этого вора? Разве ты ему слуга?» — «Я ему не слуга, — сказал Харлапете, — но я обязан идти. Если Босоанка меня зовет, я обязан подчиниться». Больше он ничего не сказал и вышел на улицу. Увидев его, Босоанка скомандовал: «На коня!» И сам же чуть ли не силком втащил его в седло. «Едем!» И они уехали. Все трое. Мой зять даже не оглянулся… Ну, что ты скажешь? Видано ли такое дело? Свадьба осталась без жениха…