Вестники Судного дня - [11]

И поэтому стране нужны были эти годы. Их надо было вырвать у беспощадного времени руками, зубами, чем угодно, изворачиваясь, соглашаясь, демонстрируя деланную беспечность, заключая неожиданные временные союзы, наконец, с пониманием того, что любая публичная резкость, несдержанность, непродуманное поспешное заявление, нелепая политическая поза неизбежно обратятся в реки людской крови, страдания матерей и гибель их детей, создадут смертельную опасность для молодой неокрепшей советской республики, получившей по воле немилосердного рока лишь двадцать, с 1920 по 1940 г., быстротечных относительно мирных мгновений, чтобы собрать остатки народных сил, измотанных четырьмя годами Первой мировой бойни, последовательно перетекшей в свое логическое, но бесконечно кошмарное продолжение – затяжную гражданскую схватку, в которой брат почти сладострастно убивал своего родного брата, а отец единственного сына.

Как заветного глотка воды, нужно было добиться, чтобы Гитлер поверил своим многочисленным доносчикам, разбросанным по всем странам мира, сидящим в чопорных зданиях на Даунинг-стрит в туманном Лондоне, или обряженным во фраки лощёных брокеров с Уолл-стрит в Нью-Йорке, или одетым в униформу офицеров Рабоче-крестьянской Красной Армии с четырьмя «шпалами», а то и ромбами, что Советский Союз спокоен и дружелюбен и занят исключительно созидательным трудом на стройках Днепрогэса и Магнитки, так как в этой полуразрушенной за многие годы нескончаемого бедствования стране забот было не счесть.

Если бы, если бы. А там, глядишь, и не решился бы выжидавший своего случая коварный враг подступиться к ощетинившейся тысячами доменных труб и анфиладами поднятых к небу зенитных орудий советской державе, и развернулся бы он, чтобы вонзить свои оскаленные клыки в других хищников из своего ближайшего окружения, отсиживающихся за тридцатью километрами Ла-Манша.

Не получилось. Не вышло. Сработало звериное чутьё у германского политического руководства и военного командования, догадавшихся, что июнь 41-го – это последний срок, когда можно попытаться проломить затылок красному исполину.

А между тем, стекавшиеся к Сталину данные упрямо утверждали, что немецкие войска, сосредоточенные на наших западных границах, не имеют запасов зимнего обмундирования и снаряжения, а на склады армейского подчинения не завозятся горюче-смазочные материалы и топливо зимних марок.

Кто, если он в здравом уме, будет планировать начать военную компанию в России без валенок и зимней одежды? И как быть танкистам, которые не смогут запустить моторы, когда на улице будет минус 25 С, а то и все минус тридцать, а откатные механизмы пушек откажутся возвращать стволы орудий, так как их смазка будет уже не смазкой, а превратится в комья вязкой инертной тягучей черной глины?

Так что, может быть, нам повезёт, и война не разметёт вишневые цветы выпускных бальных вечеров июня 1941 года, которые для вчерашних десятиклассников могли бы стать путевками в большую радостную жизнь, а не повестками на призывные пункты военкоматов, уже занятых тем, чтобы в спешном порядке сформировать очередную стрелковую часть, получившую приказ выдвигаться на фронт?

Но выбора больше не было, потому что сработала психология оборванного контрибуциями немецкого мелкого буржуа, которая толкала миллионы простых германских мужиков на Восток, туда, где раскинулись немереные плодородные земли и жили сметливые трудолюбивые люди, которых так кстати можно будет использовать для возделывания их же бывших собственных территорий. Каждый солдат вермахта мечтал вырваться из тисков безрадостного пребывания в качестве измотанного заботами о хлебе насущном труженика.

Здесь, именно здесь в России, на её залитых солнцем и щедро поливаемых теплым июньским дождем равнинах их ждала новая счастливая судьба и великая надежда стать наконец-то полновластными помещиками, самостоятельными владетелями десятков гектар плодороднейшего чернозема, и сотен покорных рабов, и многих отчаявшихся и на всё согласных женщин. Так они думали. И это был шанс для каждого из них.

И потому добротные, подкованные стальными гвоздями, укороченные немецкие сапоги плотно втаптывали пыль в проселочные украинские дороги. Высоко в синих небесах горланили чибисы, радуя суровое солдатское сердце, дружно кивали украшенными желтыми лепестковыми коронами подсолнухи, жарило полуденное солнце, разливая вокруг томное степное марево.

Война стремительно катилась дальше, на Восток, за Днепр, туда, где должна была быть поставлена окончательная победная точка в очередном тевтонском проекте с тысячелетним названием – “Drang nach Osten” – в Москве.

Весёлое думалось немецким солдатам о грядущем счастливом окончании войны. Ведь при первом же ударе дрогнули миллионные славянские рати и обратились в хаотичное стремительное отступление, бросая на бегу свое оружие и технику, своих раненых. Сотни тысяч их уже никогда не встанут, не поднимутся в знаменитую русскую штыковую атаку, о которой рассказывали молодым немецким новобранцам искалеченные ветераны последней мировой. А ещё больше врагов сдалось в плен и теперь, согнанные в сумрачные, покрытые белесой дорожной пылью встречные колонны, под конвоем направлялись на принудительные работы во благо великого рейха и его фюрера.