Вестерн. Эволюция жанра - [5]

Шрифт
Интервал

Мальчик Джои, стоя рядом с матерью, провожает взглядом отъезжающего Шейна. И он опять предстает перед ним таким, как в первый день, — таинственным чужаком, предельно собранным и напряженным, человеком-клинком, способным разить мгновенно и без промаха.

Нам не нужны здесь подробности того, как Шейн расправился с бандитами — а он, конечно, с ними расправился — и убил Рэггара. Таких или подобных им сцен будет еще немало в книге, потому что без них нет вестерна. Обратим лишь внимание на последние слова Шейна, сказанные им Джои перед отъездом в неизвестность: «Человек должен быть самим собой. Я пытался стать кем-то иным, но ничего не вышло». Он возвращался к своей жизни скитальца, странствующего рыцаря в ковбойских доспехах, готового прийти на помощь всякому, кто нуждается в защите. После его отъезда осталась легенда, которую все рассказчики заканчивали одинаково: «Он приехал в нашу долину из самого сердца великого Запада и, сделав дело, вернулся обратно».

Вот такой рассказ писатель Артур Кларк и выбрал для того, чтобы вселить мужество в пассажиров «Селены», попавших в беду. И придумал предисловие к «Шейну», начало которого мы уже цитировали. «Мне известно из достоверных источников, — говорится в нем от имени профессора английского языка Карла Адамса, — что вестерны стали наиболее популярным родом литературы в библиотеках межпланетных лайнеров, бороздящих космос… Представьте себе огромную, теряющуюся в туманной дали равнину, окаймленную мглистыми горами. По этой равнине невыносимо медленно ползет караван громоздких фургонов… Чтобы добраться до гор, фургонам понадобится больше времени, чем лучшим современным лайнерам на перелет Земля — Луна. Вот почему просторы прерий были для людей той поры столь же обширны, сколь для нас просторы солнечной системы. Это одно из звеньев, соединяющих нас с вестернами; есть и другие, более важные…».

Итак, у жанра — не только богатое прошлое, прочные традиции в настоящем, но и, как утверждает Кларк, весьма перспективное будущее. Мы не беремся с такой же уверенностью, как английский фантаст, предсказывать популярность вестерна через сто или более лет. Однако законы его драматургии и его принципы конструирования характеров и ситуаций еще долго будут занимать заметное место в романах и фильмах приключений. Не случайно, что, подобно самому вестерну, в период своего становления воспринявшему многие каноны авантюрной литературы, приспособившему их к своеобразному материалу, связанному с освоением Дальнего Запада, американская фантастика уже лет двадцать назад приняла эстафету у него самого.

Не так давно, например, у нас переведен роман Гарри Гаррисона «Неукротимая планета», написанный в 1969 году, главный герой которого Язон дин Альт, профессиональный игрок, разительно схож со знаменитым бретгартовским благородным авантюристом мистером Джоном Окхерстом, а ситуации мало чем отличаются от тех, с которыми мы сталкиваемся в вестерне. Планета Пирр, где происходит действие, по существу, тот же Дальний Запад. Половина персонажей, живущих в осажденном городе, по всем своим повадкам, по необычайной ловкости в обращении с оружием — вылитые переселенцы, заменившие фургоны космическими кораблями. А другая половина — некие «корчевщики», нашедшие общий язык с грозными силами природы и ненавидящие жестоких покорителей планеты, — не кто иные, как индейцы из вестерна, переодетые в другие наряды. Поистине редкое постоянство типологических признаков!

Эта приспособляемость жанра, его способность выживать и укореняться в новых условиях, в резко отличной от прежней среде достаточно красноречива. Она свидетельствует о том, что причины приверженности американцев к вестерну связаны не только с сугубо национальным характером эпопеи освоения Дальнего Запада, но и лежат глубже — в догматах воспитания, определяющих основные черты массовой психологии, в системе общепризнанных нравственных ценностей, основанной на смешении положений прагматизма, постулатов христианства и «джентльменского кодекса чести», наконец, в том комплексе господствующих идей, которые руководят общественным сознанием.

Следует также помнить: вестерн составляет духовную пищу миллионов людей отнюдь не только в Америке.

Жанр этот далеко не прост и не однозначен. Он находится в непрерывном движении и исполнен противоречий. В лучших своих образцах вестерн прежде всего — увлекательное, динамичное зрелище (или чтение), и как раз это одна из важнейших гарантий его непреходящей популярности. Нужно быть очень уж угрюмым и скучным человеком, чтобы остаться равнодушным, когда показывают, скажем, «Дилижанс» Джона Форда или «В самый полдень» Фреда Циннемана. Но есть и другая сторона медали — массовая продукция или, как называют ее сами американцы, «продукция класса Б», и отношение к ней не может быть иным, кроме как резко отрицательным, ибо она не только антихудожественна, но зачастую аморальна, идейно и нравственно спекулятивна.

Не удивительно поэтому, что у вестерна — ив критике и среди зрителей — есть вполне искренние противники, горячо доказывающие принципиальную его вредность. Многие их аргументы, звучащие рядом с контрдоводами его поклонников, приближают нас к пониманию двойственности жанра, несущего в себе и хорошее и дурное. Попытаемся же представить, избрав испытанную форму гипотетического диалога, столкновение крайних точек зрения. Тем более что конкретный материал для полемики, во всяком случае для начала спора, у нас уже наготове — недаром столь подробно было рассказано о «Шейне».


Рекомендуем почитать
Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761

Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».


Русский всадник в парадигме власти

«Медный всадник», «Витязь на распутье», «Птица-тройка» — эти образы занимают центральное место в русской национальной мифологии. Монография Бэллы Шапиро показывает, как в отечественной культуре формировался и функционировал образ всадника. Первоначально святые защитники отечества изображались пешими; переход к конным изображениям хронологически совпадает со временем, когда на Руси складывается всадническая культура. Она породила обширную иконографию: святые воины-покровители сменили одеяния и крест мучеников на доспехи, оружие и коня.


Кумар долбящий и созависимость. Трезвение и литература

Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».


Судьба Нового человека.Репрезентация и реконструкция маскулинности  в советской визуальной культуре, 1945–1965

В первые послевоенные годы на страницах многотиражных советскихизданий (от «Огонька» до альманахов изобразительного искусства)отчетливо проступил новый образ маскулинности, основанный наидеалах солдата и отца (фигуры, почти не встречавшейся в визуальнойкультуре СССР 1930‐х). Решающим фактором в формировании такогообраза стал катастрофический опыт Второй мировой войны. Гибель,физические и психологические травмы миллионов мужчин, их нехваткав послевоенное время хоть и затушевывались в соцреалистическойкультуре, были слишком велики и наглядны, чтобы их могла полностьюигнорировать официальная пропаганда.


Музей. Архитектурная история

Культуролог и музеолог Ксения Сурикова исследует феномен музея сквозь призму архитектуры и предлагает рассмотреть его в широком контексте культурных трансформаций, влиявших на роли и функции музея в обществе. Последовательно рассматривая особенности бытования музея в различные исторические периоды, автор показывает, как в зависимости от стратегий отношения к прошлому менялось восприятие музейного предмета и музейной функции, а следовательно, и выстраивалась или разрушалась типология музейного здания. Книга адресована архитекторам, художникам, культурологам, музеологам, а также представителям городских администраций и различных гражданских сообществ. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .