Вестерн. Эволюция жанра - [2]
Мне кажется, я знаю, какое чувство пленило 32-летнего автора «Катрионы» в 50-летнем Д’Артаньяне.
Чувство ностальгии.
То чувство, которое заставило жену Лота обернуться и взглянуть на взлетающий к небу город… и превратиться в соляной столб.
То чувство, которое позволило великому режиссеру Джону Форду заявить о своей неуемной любви к вестерну.
Не мог постановщик «Гроздьев гнева» не знать, что время, ему дорогое, поганое было время. Не идиллия нужна здесь, а кисть Иеронима Босха, живописавшего бесовские шабаши. Не зря намекнул Фрэнсис Брет-Гарт в своем лучшем романе «Габриэль Конрой» на людоедство в Голодном лагере.
Усердно пиликает скрипка, рьяно пляшут на помосте из досок переселенцы, и сбоку словно стоит режиссер Форд, глядит на давно ушедших (он и сам теперь ушел). И словно отвечает:
— Ну, знаю. Что из этого? Кто я, кто вы, чтобы судить народ жестоко, как Иегова в случае с городами? Не может быть, чтобы в те годы не шло рядом со злом упрямо вперед добро… Оно победит, я это знаю, я поставил полсотни фильмов, в которых — народ…
Режиссер, глядящий на своих героев, конечно, банальность. Как банальны и простодушны кадры его фильмов: потерявший братьев герой прощается с потерявшей возлюбленного героиней, готовящийся убить юноша дает виски из фляги отверженной проститутке. «Банальность — это роскошь, которую могут себе позволить только большие поэты», — сказал Верлен.
Но что ж — всё о Форде. Задолго до Форда…
Год 1918-й. Вестерны ранние, еще неуклюжие вестерны появились во Франции. И прежде всего пришли в восторг поэты. В частности, молодой поэт Луи Арагон.
Близкий к поэзии Леон Муссинак писал о «ковбойских» фильмах Томаса Инса:
«Нельзя не признать, что Томас Инс является первым поэтом экрана. Он принес туда удивительный порыв, мощный пафос в самых мельчайших деталях, глубоко волнующий лиризм, заставляющий забывать о не слишком совершенном «ремесле».
И совсем высоко поднял вестерн поэт, ставший пионером нового французского кино, Луи Деллюк:
«Как истоками искусства слова мы считаем гомеровские поэмы и древний эпос, воспевавший героев — Гектора, Ахиллеса, Ореста, Рено или Роланда, — так истоками киноискусства будут считаться фильмы, воспевающие сильных и отважных людей, скачущих на удивительно красивых лошадях по каким-то необыкновенным местам».
Преувеличено? Пожалуй. Но — от души. Любопытно, что за пять лет до Деллюка с большой прозорливостью угадал поэзию, силу кино в американских вестернах видный деятель русского театра С. Волконский. В своей статье о кинематографе еще в 1914 году он писал:
«Изумительны в этом отношении американские сценарии. Эти войны, походы, похищения, освобождения, преследования, целые равнины, горные долины, охваченные пламенем войны, героические подвиги и низкие предательства, засады, побеги, спешка и ужас — и среди всего этого, от времени до времени, за облаками дыма, за грохотом картечи, вдруг на секунду — облик девушки у окна — тревожная, страдающая, ждет, изнывает, молится, — и опять дым, картечь и ужас и спешка, спешка…»
Удел поэта — искать поэзию в вещах. Удел, нелегкий удел киноведа, — анализировать жанр, выяснять его родословную, его статуты и перспективы. Забывать его прелесть и теплоту, как забывает хирург во время операции.
В предлагаемой книге подробно охарактеризованы очень многие вестерны, составляющие украшение этого жанра.
Мне, не киноведу, хотелось бы чуть задержаться на пластике жанра.
Чтобы степи, летящие лошади, падающие всадники стали достоянием поэзии (или, что то же, она их достоянием), требуется нечто большее, чем фабула. «Великолепная семерка» — отличный вестерн, элементы его не случайны, ритмы взвешены. А все-таки фильм Акиры Куросавы «Семь самураев», фабула которого почти повторена в «Семерке», — фильм поэтический. Фильм Джона Стерджеса, по моему мнению, нет.
Целые равнины, горные долины, удивительно красивые лошади, удивительно красивый пейзаж!.. Для отменного слайда. Чтобы стал он иным, не видовым просто, надо взять этот пейзаж стихотворно — в упоении стопы, рифмы, эпитета.
Равнины, долины, качающиеся из стороны в сторону дилижансы, медлительные, крытые парусиной фургоны — все пойдет в дело, все сгодится… пленяющий пленэр… Но я помню и узкий, темный коридор почтовой станции, по которому медленно идет на операцию протрезвившийся доктор… Едва заметное нажатие «рычага», пластический поворот — и интерьер включился в пленэр, стал строкой стиха.
Но строение строк — не главная задача поэзии. Возникает другой поворот. По смыслу, по стилю. Только недавно воспеты «волн края жемчужны», и вдруг «перед гумном соломы кучи».
Вот еще одна, может быть, сугубо важная причина, по которой сужден был долгий век вестерну. Ее отчасти угадал Волконский, противополагая европейским фильмам 13-го года заокеанские. Ведь дело шло (и вновь идет) к смакованию салонов (не «салунов»), мещанских слез, адюльтеров, фраков, шелков…
Не забуду плаката у кинотеатра на Дерибасовской улице, перед которым в тоске останавливались гимназисты: женщина в более чем откровенном туалете лежала на ковре, подле нее почему-то полностью в «прозодежде» — кожаное пальто, кепи, очки, — с выражением вины на лице стоял шофер, а в дверях с револьвером в руке — обманутый муж… Гимназистам вход воспрещается.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Среди всех предметов повседневного обихода едва ли найдется вещь более противоречивая и загадочная, чем зеркало. В Античности с ним связано множество мифов и легенд. В Средневековье целые государства хранили тайну его изготовления. В зеркале видели как инструмент исправления нравов, так и атрибут порока. В разные времена, смотрясь в зеркало, человек находил в нем либо отражение образа Божия, либо ухмылку Дьявола. История зеркала — это не просто история предмета домашнего обихода, но еще и история взаимоотношений человека с его отражением, с его двойником.
В книге собраны беседы с поэтами из России и Восточной Европы (Беларусь, Литва, Польша, Украина), работающими в Нью-Йорке и на его литературной орбите, о диаспоре, эмиграции и ее «волнах», родном и неродном языках, архитектуре и урбанизме, пересечении географических, политических и семиотических границ, точках отталкивания и притяжения между разными поколениями литературных диаспор конца XX – начала XXI в. «Общим местом» бесед служит Нью-Йорк, его городской, литературный и мифологический ландшафт, рассматриваемый сквозь призму языка и поэтических традиций и сопоставляемый с другими центрами русской и восточноевропейской культур в диаспоре и в метрополии.
Владимир Викторович Большаков — журналист-международник. Много лет работал специальным корреспондентом газеты «Правда» в разных странах. Особенно близкой и любимой из стран, где он побывал, была Франция.«Кофе и круассан. Русское утро в Париже» представляет собой его взгляд на историю и современность Франции: что происходит на улицах городов, почему возникают такие люди, как Тулузский стрелок, где можно найти во Франции русский след. С этой книгой читатель сможет пройти и по шумным улочкам Парижа, и по его закоулкам, и зайти на винные тропы Франции…
Книга известного советского режиссера, лауреата Ленинской премии, народного артиста СССР Б.А.Покровского рассказывает об эстетике современного оперного спектакля, о способности к восприятию оперы, о том, что оперу надо уметь не только слушать, но и смотреть.
Книга посвящена теории и практике литературного псевдонима, сосредоточиваясь на бытовании этого явления в рамках литературы русского зарубежья. В сборник вошли статьи ученых из России, Германии, Эстонии, Латвии, Литвы, Италии, Израиля, Чехии, Грузии и Болгарии. В работах изучается псевдонимный и криптонимный репертуар ряда писателей эмиграции первой волны, раскрывается авторство отдельных псевдонимных текстов, анализируются опубликованные под псевдонимом произведения. Сборник содержит также републикации газетных фельетонов русских литераторов межвоенных лет на тему псевдонимов.