Веспасиан. Трибун Рима - [103]

– Меня зовут Диний, я вождь дейев, – прокричал он, чтобы как можно больше соплеменников могли слышать. – Я пришел сюда с теми из моего народа, кто готов вверить себя милосердию Рима.

– Добро пожаловать, Диний, – ответил Пет так же громко. – Мы проводим вас в лагерь.

Потребовалось часа два, чтоб разношерстная колонна из воинов, женщин, детей, стариков, здоровых и больных, добралась до ворот внешних укреплений. К этому времени Поппей, предупрежденный о ее подходе, построил на пространстве между валом и главным лагерем по пять когорт из Четвертого Скифского и Пятого Македонского. Зрелище получилось впечатляющее, оно было призвано устрашить сдающихся и заставить тех из их числа, кто рассчитывал удариться в бега, едва оказавшись за валом, отказаться от своего намерения.

Ворота открылись, Пет и Веспасиан завели в них кавалеристов и остановились перед Поппеем. Маленький полководец восседал на белоснежном коне перед строем. Его облачение полностью соответствовало высокому рангу: полированный серебряный нагрудник, воспроизводящий рельеф мускулов, темно-красный шерстяной плащ, аккуратно спускающийся на круп лошади, бронзовые поножи и бронзовый шлем с серебряными вставками на защищающих скулы полосах, с высоким плюмажем из крашеных страусовых перьев. Позади военачальника, на такой же белоснежной лошади и в таком же роскошном убранстве, восседал хилый юноша лет двадцати. На голове у него виднелся золотой обруч.

Пет вскинул руку в салюте.

– Командир! Диний, вождь дейев, готов покориться Риму.

– Спасибо, префект. Забирай своих людей и построй их на нашем правом крыле, чтобы не загораживали дорогу.

Не выказавший никакой обиды на грубоватый ответ, Пет отбыл на указанные позиции.

Узкой колонной втягиваясь в ворота, фракийцы широко разливались вправо и влево. Некоторые, устрашенные демонстрацией силы римлян, падали на колени и умоляли о пощаде, более стойкие в угрюмом молчании ждали решения своей судьбы. Когда все оказались внутри и ворота закрылись, Диний в компании Ротека подошел пешком к Поппею и протянул оливковую ветвь. Тот отказался ее принять.

– Люди племени дейев, – произнес полководец громким, пронзительным голосом, разнесшимся над полем. Ротек, голосом не менее пронзительным, переводил речь на фракийский. – Ваш вождь предлагает мне вашу сдачу в плен. Я не приму ее без условий. Вы взбунтовались против своего царя Реметалка, клиента Рима. – Он указал на юношу позади. – Этот поступок повлек за собой смерть множества римских и верных короне фракийских воинов. Это нельзя оставить без наказания.

Глухой стон прокатился по толпе фракийцев.

– По моему приказу солдаты могут напасть и забрать ваши жизни. Но Рим милостив. Рим не намерен убивать никого из вас. Рим требует только выдать ему двести человек из вашего числа. Половина из них лишится рук, другая половина – глаз. Как только с этим будет покончено, я приму оливковую ветвь. У вас есть полчаса на размышления, потом я отдаю приказ об атаке.

Послышался полный печали стон. Поппей повернулся к дейям спиной, показывая тем самым, что мольбы бесполезны. Понурив голову, Диний вернулся к своему народу и обратился к соплеменникам на их родном языке. Тем временем легионеры под началом Аула притащили пять пылающих жаровен и пять деревянных колод, и принялись устанавливать их перед фракийцами.

Со своей позиции на правом фланге Веспасиан наблюдал за картиной в лучах предзакатного солнца. Десятка три стариков и с половину от этого числа старух добровольно выступили вперед. Диний расхаживал по толпе, закрыв глаза, и касался оливковой ветвью тех, кто попадался на пути. Большинство из этих отобранных сами переходили к поджидающим добровольцам, но некоторых, с воплями сетующих на судьбу, приходилось тащить силой. Исключили только детей. Вскоре две группы жертв стояли перед жаровнями и колодами.

Диний вышел вперед и обратился к Поппею.

– Мы исполнили твое требование, полководец. Я сам поведу своих и буду первым. Забери мои глаза.

– Как скажешь. – Римлянин посмотрел на Аула. – Центурион, приступай.

По команде Аула двое легионеров крепко ухватили Диния за руки, тогда как третий извлек из огня раскаленный докрасна прут и подошел к седому вождю. Все свершилось в одну секунду. Спина фракийца изогнулась, но он не издал ни звука. Старик шел назад, высоко вскинув голову, две пустые глазницы на лице еще дымились. Племя не проронило ни звука.

Затем из отобранных вывели пятерых мужчин и поставили на колени перед колодами. Легионеры обвязали им кисти и уложили руки жертв так, чтобы предплечья оказались на плоской поверхности, а ладони обхватывали край. Их напарники заняли место сзади, удерживая несчастного за плечи. Все пятеро мятежников отвернулись, когда подошли еще пятеро солдат с обнаженными мечами и обрушили сталь на живую плоть. Со стоном боли мужчины повалились назад. Из культей хлестала кровь, отрубленные ладони все еще цеплялись за колоду. Женщины в толпе начали выть и плакать.

Раны прижгли смоляными факелами, после чего калек оттащили в сторону.

Вой и рыдания усилились, когда к жаровням поволокли пятерых стариков и старух. В ледяном молчании Веспасиан смотрел, как вспыхнули пять раскаленных прутов. Новую партию несчастных волокли к колодам, когда юноша услышал за спиной голос Магна, которому пришлось кричать, чтобы перекрыть шум.