Веснушки — от хорошего настроения - [9]

— А как сделать, чтобы правильно работала?

— А шут её знает, как быть с головой! — признаётся дядя Митя. — Если, к примеру, по лошадиной части говорить, то тут ты, прямо скажу, побашковитее других. Тебя наша Сильва вишь как любит… Только, конечно, не лошади о твоей голове судить. Тут Владимира Семёновича надо спросить. Он мастак по части головы и ребячьего характера. Я бы таких людей, как он, будь моя воля, в министры определял.

— В министры не надо, — не соглашается Стасик. — Останется за директора Наталья Ивановна. Она тогда весь мой характер переломает, и буду я жить совсем без характера. Как рыба. А без характера меня и в космонавты не возьмут, и на подводную лодку не посадят, и Бобик перестанет слушаться. Совсем плохо!

Глава VII. Имя человека

Известие о том, что Владимир Семёнович распорядился оставить Стасика Комова в школе-интернате, друзья встречают ликованием:

— Надерём Стаське уши! — орёт, приветствуя это решение, Колька Мерлин.

— Освободим от дежурства на весь месяц! — машет веником Петя. — Пусть отдохнёт после круга позора.

— Подбросим к потолку! — предлагает Мирон.

Стасик взбрыкивает ногами. Изо всех сил отбивается. Им так и не удаётся подбросить Стасика вверх: покачали-покачали над полом и кинули на кровать.

— Лежи теперь и не брыкайся! — советует Мирон. — Не то опять качать будем.

— А мне Владимир Семёнович ножичек подарил, — хвастается Стасик. — Во какой!

Мирон в восторге от Стасиного ножика:

— Вот это подарок! Одних лезвий четыре штуки. Смотрите, даже шило есть — дырки на ремне делать, если похудеешь… Ух! Тут ещё штопор! Бутылки открывать. Интересно, можно ли им нашу дверь просверлить? А? Давайте попробуем.

— Я тебе попробую! Сломаешь! — Стасик отнимает у Мирона ножик. — Этим ножиком я подводно-летательную лодку из коры вырежу и пущу в Волгу. Назову её в честь Владимира Семёновича Октябрьского — «Октябрь».

— Знаешь, почему у нашего директора такая фамилия? — спрашивает Колька и таинственно смотрит на Стасика большими глазами.

— Ещё бы не знать! Отец у него Октябрьский, и он стал Октябрьским. Проще простого.

— Вот и не угадал! — Толстые Колькины губы расплываются в ликующей улыбке. — Никакого отца Октябрьского у него не было. И сам он мог быть не Владимиром Семёновичем, а кем-нибудь другим.

— Каждый из нас мог быть кем-нибудь другим. Я — Колькой, а ты, допустим, — Фомой или, ещё хуже, Ричардом. Как родителям вздумается.

— Владимира Семёновича назвали необычно. Не так, как всех нас называют, а совсем по-другому. По-революционному.

— Чудеса! Откуда ты всё это взял? Из своей головы?

— Не из головы. Из бумажки. Документ такой в городском музее под стеклом лежит. Я сам видел. И даже в тетрадку переписал. Вот прочти.

Колька вынимает из портфеля тетрадь и раскрывает её перед Стасиком. Там написано:

В честь тов. Ленина ребёнку дать имя Владимир и фамилию Октябрьский — в честь Великой Октябрьской революции. День именин считать 7 ноября.

Секретарь райкома РКСМ.

Председатель отряда юных пионеров.

7 ноября 1924 г.

— Там ещё подписи были, но я не разобрал. Выцвели, — добавляет Колька. — Тётенька из музея целый час объясняла, почему эту бумагу под стекло положили.

И он начинает рассказывать, как однажды (это было давным-давно) в пассажирском поезде нашли мёртвую женщину. Она умерла от тифа. В кармане у неё не было никаких документов. Никто её не знал. А рядом лежал завёрнутый в лохматое одеяло ребёнок. Он кричал на весь вагон — может, от голода, может, потому, что его никто не баюкал.

Пришли комсомольцы, взяли его на руки и отнесли в городскую больницу. Спустя неделю, когда малыш немного окреп, в железнодорожном клубе комсомольцы устроили октябрины. Прежде, при царе, подобные праздники назывались крестинами. Поп осенял крестом новорождённого и давал ему имя из церковных святцев. Комсомольцы решили обойтись без попа, без креста и без церковной книги. «Не нужны нам эти поповские штучки! Устроим ребёнку именины по-новому, по-советски!»

«Мы принимаем на себя заботу о малыше. Он наш!» — выкрикнул под одобрительный гул секретарь комсомольской ячейки.

Самая младшая из пионерок взбежала на сцену, где стояла кроватка, накинула на малыша алый галстук и посмотрела в зал:

«Пусть он ещё совсем маленький, но мы в него верим! Мы поможем ему вырасти настоящим ленинцем!»

Вот тогда и было решено дать ребёнку имя Владимир, а фамилию Октябрьский. За это решение голосовали все, кто присутствовал тогда на октябринах, — и взрослые и пионеры.

— Ну, а дальше? — торопит Стасик Кольку Мерлина, когда тот прерывает свой рассказ. — Что случилось дальше?

— Тётенька в музее много знает о директоре. И как он воспитывался в детском доме, и как замерзал в тайге, когда военный завод на Урале строили, и как потом воевал. За подвиг его сам маршал наградил орденом. Вот какая у человека жизнь героическая!

— С таким именем и с такой фамилией другой и быть не может, — серьёзно заключает Стасик.

— Так что же, по-твоему, получается: если у нас имена обычные, то и жизнь будет обычная? — возмущается Мирон.

— А ты как думаешь? Имя много значит! — стоит на своём Стасик. — В будущем, когда коммунизм построим, наверное, всем людям будут давать красивые имена — Октябрин, Венера, Юпитер или Муромец.