Веснушка - [62]

– Знаешь, бывают дни, когда я почти не выписываю штрафы. Я же не чудовище какое-то.

– А им выпишешь?

Мы смотрим на грузовик, припаркованный на широком тротуаре. Два человека заносят новенькие окна в дом.

– Когда работаешь со стеклом, – объясняю я, – по правилам нужно парковаться как можно ближе к месту разгрузки, так что они имеют полное право стоять на тротуаре.

– Ясно.

– Разочарован? – Я смеюсь.

– Хочется кого-нибудь наказать. Хочется драмы, понимаешь?

– Дело не в том, чтобы наказывать людей, Тристан, а в том, чтобы соблюдать закон, уважать правила.

– Ты правда в это веришь?

– Конечно, почему ты так удивляешься? Ты думал, я занимаюсь этим, чтобы наказывать людей? Правила – лучшее, что есть в жизни. Разве ты отказался бы от инструкции, которая помогла бы тебе выбраться из той дыры, в которую ты угодил на работе? Иначе зачем ты ищешь мотивационные цитаты. Тебе нужен совет, руководство. Разве это не то же самое, что соблюдать правила?

«Драма», которой он ждал, происходит, когда мы возвращаемся обратно в поселок и видим белый грузовик, припаркованный на двойной желтой линии перед домом. Аварийка включена. Дверь в дом открыта, и видно, что строитель пилит дерево внутри.

– Вперед, Аллегра, взять, – говорит Тристан, будто я сторожевой пес. – Кошка, кошка, – шипит он мне в ухо.

Я останавливаюсь и наблюдаю за парнем.

– Ну же, – торопит меня Тристан.

– Подожди, – говорю я, глядя на часы. Выждав ровно две минуты, я подхожу к нему. – Простите, – говорю я, – здесь нельзя парковаться на двойной желтой.

– Я просто загружался, – говорит он, едва глядя на меня.

– Нет, не загружались.

Он смотрит на меня так, будто хочет распилить.

– Я загружался, – говорит он медленно, будто я умственно отсталая. – Поэтому могу парковаться здесь по закону. Я достаточно пожил на свете, чтобы усвоить дорожные правила, деточка.

Я чувствую, как Тристан весь напрягся рядом со мной, и поднимаю руку, чтобы не дать ему сделать какую-нибудь глупость.

– Позволь мне, – говорю я тихо.

– Я наблюдала за вами две минуты и не заметила никаких признаков погрузки.

С невозмутимым спокойствием я смотрю, как он рявкает на меня, бросает свою пилу, хватает ключи, ругается, затем садится в машину и уезжает.

– Ничего себе, – говорит Тристан, глядя ему вслед, его так и распирает от гнева. – И часто тебе попадаются такие?

– Бывает, – улыбаюсь я. – Иногда люди вежливо извиняются, когда я выписываю им штраф. Большинство оправдывается, некоторые ведут себя агрессивно. Сразу видно, что у них творится в жизни. Это как триггер, провоцирует их выплеснуть накопившийся стресс. – я повторяю слова, которые сказал мне Пэдди, когда обучал меня. Теперь я наконец поняла их. Как ни странно, это Тристан помог мне понять их. Кто знает, может, я действительно научусь разбираться в людях.

– Сомневаюсь, что я бы вытерпел такой тон, – говорит он, хотя это ерунда, потому что я сама видела, как с ним разговаривали его сотрудники, совершенно неприемлемо, на мой взгляд, но я решила промолчать.

– Кто был худшим случаем в твоей работе? – спрашивает он.

– Ты, – говорю я тихо. – Ты задел меня больше всех. – И иду дальше.

Глава двадцать первая

Я просматриваю фотографии Дейзи в Instagram, чтобы понять, что она обычно надевает на гулянки. Сегодня субботний вечер, и мы договорились встретиться. Но сначала у меня сеанс в галерее Монти. Меня больше не мутит, когда я вспоминаю вечер вторника. Я никогда не возьму в рот ни капли спиртного – это тоже в прошлом, и как раз вовремя, потому что без виски мне не набраться смелости, чтобы встретиться с Дейзи после стольких лет. У нее совершенно феноменальная жизнь. Работает в международном гуманитарном фонде, путешествует по миру. Она самоотверженная и утонченная. Это такая недосягаемая высота, до которой мне никогда не дотянуться, и я надеюсь, что она благотворно повлияет на мою жизнь. Сразу после того, как я закончу позировать обнаженной для совершенно незнакомых людей, с некоторыми из которых я спала.

Мы встречаемся в местечке под названием «Лас Тапас де Лола», на Вексфорд-стрит, в восемь вечера. Я уже сто раз ела тапас, вообще-то папа частенько возил меня в рестораны, где подавали тапас, и заказывал каталонские блюда, даже призывал меня записаться на уроки испанского языка в школе, чтобы не терять культурное наследие. Но сама я предпочитала пакистанские рестораны, а в школе записалась на французский. Не знаю, может, я намеренно отвергала Карменситу точно так же, как она отвергла меня. Может, я боялась, что не смогу выучить язык и меня ждет очередная неудача, только на этот раз она ничего не узнает.

А может, я просто хотела учить французский и есть другие блюда.

Но сначала нужно разобраться с галереей. Подробности той гулянки все еще как в тумане, и я морщусь, вспоминая обрывки разговора с Женевьевой и Джаспером. Слова, которые я сказала и которые не надо было говорить, слова, которые я вовсе не имела в виду, но мне понравилось произносить их вслух. Я приезжаю почти к началу, специально, будет меньше времени для болтовни. Надеюсь, когда я войду, Джаспер будет занят с клиентом, но, кажется, он свободен. Он поднимает на меня глаза: привет, Аллегра, привет, Джаспер. Стыд и позор. Я поднимаюсь по лестнице, прячусь от его взгляда. Женевьева, к счастью, разговаривает по телефону с художником, закатывает глаза, глядя на меня, пока тот продолжает трещать ей в ухо. Для человека, который любит искусство, она испытывает слишком большую неприязнь к художникам. Приставучие кретины, так она их всегда называет.