Веснушка - [59]

– Рут Бразил, – говорю я тут же с воодушевлением.

– Да, Рут Бразил, приходила в «Массел-хаус» на Пасху, и Полин передала ей твое письмо. Что ты затеяла, Аллегра?

Я прыгаю от счастья по комнате, слушая, как папа ругает меня за то, что я вожу дружбу с лисицами и пишу письма политикам, и как ему жаль, что Полин не позвонила мне сама, и, может, я права – она действительно избегает меня, и так далее.

Проснувшись утром, я проверяю Instagram еще до того, как разлепить глаза, и вижу красную единицу возле стрелочки, указывающей на личные сообщения.

Счастливый Кочевник говорит: Веснушка! Как я тебе рада.

Ура! Я бью кулаком по воздуху и спрыгиваю с постели.

Утро чудесное. Ясное, солнечное, жаркое – настоящее пекло, как у нас говорят. Первая неделя мая. Вишня цветет. Я даже здороваюсь с мужчиной в деловом костюме с рюкзаком и приплясывающей походкой. Он смотрит на меня ошарашенно, наверное, думает, что я обозналась. Ничего страшного. Я улыбаюсь спортсменке. Она улыбается в ответ. Я глажу немецкого дога. Спрашиваю владельца, сколько ему лет. Три. Как его зовут. Тара, говорит он. Мы смеемся. Доброе утро, доброе утро, прекрасное утро, старик и его сын.

Я весело шагаю к следующему пункту моего маршрута – пекарне. Свистун сидит у двери и лопает эклер с кремом, горячий кофе возле него на земле.

Спеннер стоит рядом, курит. Он швыряет окурок, Свистун тут же бросается за ним.

Спеннер придерживает дверь для меня: Здоро́во, Веснушка! – и мы заходим внутрь.

Он заливает тесто в вафельницу, хотя я еще не сделала заказ. Он знает меня. Вроде ничего особенного он не делает, но он мне почти как родной. По крайней мере, достаточно родной, чтобы я вдруг принялась рассказывать ему о том, как я ездила к папе, и изливать все свои переживания. О том, как быстро папа изменился после моего отъезда. Как быстро он разваливается на части, если оставить его одного.

– Да, понимаешь, это чертов стресс, Веснушка. Этот стресс добьет нас всех. Рак, инсульт, Свистун.

Он рассказывает мне о своих переживаниях в связи с судебным запретом. Он не видел Ариану с конкурса по ирландским танцам, потому что ему запрещено приближаться к Хлое. Он не может общаться с ней напрямую и просил друзей и даже свою маму связаться с ней. Попросил маму приехать и забрать Ариану, но Хлоя отказала.

– Знаешь что, все вы, женщины, прости, Аллегра, но все вы, с вашими правами и вечным нытьем о том, как жизнь несправедлива, – да это отцам надо устроить революцию. Я еще никогда не получал судебного запрета, а я чуть не вышвырнул Дино в окно, этого чертова вора, хотя и оказалось, что он ни в чем не виноват.

– Ты прав, – говорю я, к его удивлению. – Мой папа воспитал меня в одиночку.

– Власть папам, – говорит он, потрясая кулаком, и я вижу, как играют его мышцы, покрытые татуировками.

– Но тебе нужен юрист, – говорю я снова.

Вдруг кто-то толкает меня в спину, и к прилавку бросается незнакомый парень. Мой кофе выплескивается из отверстия в крышке прямо мне на руку. Горячо. Я трясу рукой, прикладываю обожженное место к губам.

– Эй, ты! – кричит он, тыкая пальцем в Спеннера и явно нарываясь на драку. – Как ты меня назвал?!

– Вроде педофилом и недоумком, – говорит Спеннер, с хитрым блеском в глазах, но таким тоном, какого я от него никогда не слышала. Угрожающим.

– Да я тебя урою! – орет парень.

Спеннер снимает кухонное полотенце с плеча, раскрывает руки, будто говорит: чего же ты ждешь, приятель? Сгибает колени, напрягает мышцы ног.

– Ну давай, попробуй.

– Как мне добраться до тебя? – шипит парень, мечась взад-вперед у прилавка.

Спеннер берет венчик для взбивания яиц и размахивает им, будто Брюс Ли нунчаками, затем бросает в противника. Он вяло ударяется ему в грудь. Обдав его взбитыми яйцами.

К счастью – или к несчастью для этого парня, бойфренда Хлои, как я уже поняла, – он не может добраться до Спеннера. Прилавок тянется вдоль всей пекарни; единственный проход на ту сторону – в конце прилавка, где надо отпереть дверь в нижней части и поднять перегородку, но он так ослеплен гневом, что не замечает этого. Поэтому он бросается вперед, замахивается через прилавок, каким-то чудом перегнувшись почти наполовину. Аппетитные морковные пироги на верхней полке превращаются в месиво. Какая жалость, они были такими симпатичными. Банановый хлеб и черничные мафины постигает та же участь, когда он во второй раз пытается перескочить через прилавок, размахивая руками и колошматя воздух.

В общем, у него вышла серьезная заварушка с кондитерскими изделиями, и, похоже, он в ней проиграл.

– Вызвать полицию? – спрашиваю я.

Они тут неподалеку, за пару минут я добегу до них. С удовольствием позову полицейских, еще одна возможность увидеться с Лорой и впечатлить ее своими наблюдениями, но вряд ли Спеннер обрадуется полиции в своей пекарне. Не теперь, когда ему предстоит сражаться за опеку. Все равно он не слышит меня.

Спеннер громко смеется, подзадоривая его. Плохая идея. Потому что внезапно парень одним махом перепрыгивает через прилавок, его футболка вся вымазана в сахарной пудре, креме и джеме. Самый сладкий хулиган, какого я когда-либо видела. Со Спеннером шутки плохи. У него слишком много «оружия» под рукой. Нож для резки хлеба, зазубренный и острый, он нарезает им толстый хлеб, испеченный утром. Кипяток в кофемашине. Если честно, даже если закваску швырнуть со всей силы человеку в голову, можно отправить его в нокаут. Я вижу, как он подмечает все, его глаза быстро перебегают слева направо. Не суйся к пекарю, опасно для жизни. Его ноги широко расставлены и чуть согнуты, для устойчивости, руки перед лицом, готовы к нападению. Он огромный, мышцы натягивают его белую футболку и джинсы. Он сжимает и разжимает кулаки, переступая с ноги на ногу, как теннисист, ждущий подачу противника.