Веснушка - [55]

Я могу сидеть так весь день. Напоминает мне Рустера из видео, которые я смотрела на поезде из Керри; вот же он, живой и настоящий, говорит так же быстро и воодушевленно, не переводя дыхания. Столько слов, и слишком мало времени, чтобы сказать их. Он вырос, но только внешне. Голос стал ниже. Но энтузиазм тот же, детский. Вдруг он умолкает, и я открываю глаза. Он смотрит на меня.

– Тебе скучно? – спрашивает он тихо.

– Вовсе нет. Просто похмелье.

Он улыбается.

– Хотел бы я знать, чем ты занималась вчера вечером.

Думаю о парне, с которым ушла из бара. Не могу вспомнить его лицо. А вот другие части вспоминаются. Меня тошнит.

– Нет, – говорю я, – лучше не надо.

– Он был настолько плох? – догадался он. – Встретишься с ним снова?

Я смотрю на него внимательно. Что бы он подумал обо мне, если бы я сказала, что переспала с незнакомым человеком – парнем, которого я не знаю, чье имя я не помню. И далеко не первый раз. Что бы он подумал, если бы я сказала ему, что позирую обнаженной за деньги. Я внушила бы ему отвращение, разбила вдребезги его невинный маленький геймерский мирок. Питер Пэн играет с потерянными мальчишками. Но в нем самом тоже есть что-то потерянное. Рядом с ним я чувствую себя как дома.

– Что? – спрашивает он.

Наши лица так близко, что я ощущаю его дыхание на своей коже. Теплое. Пахнет кофе.

– Мне вдруг представилось, что ты Питер Пэн, который хочет повзрослеть, но это как обоюдоострый меч. Ты должен сохранить частичку своего детства, частичку своего воображения, чтобы придумывать все эти игры, но при этом ты должен повзрослеть, иначе лучший вид из окна ты всегда будешь дарить другим людям.

– Ух ты, – говорит он почти шепотом. – Ты меня урыла.

– Даже не думала.

Он молчит. Я не знаю, что у него на уме. Очередное оскорбление в мой адрес? От него всего можно ждать. Но я не боюсь. Я знаю, что на этот раз в его словах не будет ни капли злости.

– Ты напилась, потому что расстроилась из-за вчерашнего, – спрашивает он, – из-за того, что случилось на почте?

– Наверное.

– Опять я виноват, – говорит он, досадуя на себя.

Я не стараюсь его переубедить, у меня нет сил успокаивать его и распутывать все его клубки замороченной чувствительности.

– Кому было адресовано письмо, которое ты порвала? – спрашивает он.

Я вздыхаю.

– Моей маме.

Он ждет продолжения. Смотрит на меня своими васильковыми глазами. Жаль, что он прячет их под этой идиотской бейсболкой.

– Я росла без нее, – объясняю я. – Она ушла, как только я родилась. Меня воспитывал папа. Я никогда не скучала по ней, даже не думала о ней толком. То есть думала, но не так, чтобы мечтать о встрече с ней. Когда я, например, попробовала рахат-лукум и мне понравилось, а всем остальным нет, я подумала, нравится ли он маме. Или, когда я смотрела сериал, я думала, понравится он ей или нет, и, может, сейчас, в эту минуту, она смотрит его и мы видим и слышим одно и то же. В таком духе. Но я никогда не мечтала о ней. Никогда не нуждалась в ней. А теперь все вдруг изменилось. Она нужна мне.

– Из-за того, что я сказал о пяти людях? – спрашивает он.

– Нет. До этого. Я переехала в Дублин из-за нее. Хотела встретиться с ней.

Его глаза округлились.

– Она живет в Малахайде?

– Карменсита Касанова, – говорю я. Сердце забилось чаще, стоило произнести ее имя вслух. Признаться. Раскрыть семейную тайну, доверить ее этому огромному жестокому миру.

Он хмурится, я вижу, что имя ему знакомо.

– Касанова, – говорит он, – салон красоты.

– Да, она им владеет. Только не смей говорить ей ни слова обо мне, она не знает, кто я. Кто я на самом деле. Я говорила с ней трижды, – объясняю я. – Первый раз она поздоровалась со мной, второй раз заметила, как я проверяю ее разрешение на парковку, и испугалась, что я выпишу штраф. Она вышла из салона. У меня дыхание перехватило, я не знала, что сказать, выставила себя полной идиоткой, два слова не могла связать.

Я морщусь, вспоминая, что я тогда бормотала.

– А третий раз? – спрашивает он.

– Третий раз она сказала, – я стараюсь изобразить испанский акцент, – льет как из ведра, чудесная погода, если ты утка. Я четко слышу ее голос в голове. Слышу его в дождливые дни, снова и снова.

Он улыбается.

– Мило, – говорит он. – Сколько ты здесь живешь?

– Шесть месяцев.

– И она до сих пор не знает, кто ты?

– И ты туда же. Дома все меня спрашивали про нее. Папа, друзья, мой бывший.

– Это его идея, чтобы ты поехала в Дублин? – спрашивает он.

– Моего бывшего? Нет, я рассталась с ним, чтобы переехать сюда. А теперь он трахается с моей лучшей подругой.

Он смеется, затем извиняется:

– Я имел в виду твоего папу.

– А. Перед отъездом я спросила его, что он думает по этому поводу. Правильно ли я поступаю, а он ответил, что, скорее всего, нет.

– Значит, он честно говорит то, что думает.

– Это точно.

– Я рад, что ты порвала то письмо, – говорит он. – Не знаю, что ты написала, но вряд ли это лучший способ общения – ты так и не узнаешь, прочитала она письмо, доставили его или нет, слишком много переменных. Так что ты не зря мучаешься похмельем. Но я тебя понимаю, нельзя просто зайти в салон и сказать, привет, я ваша дочь. Ладно, – он барабанит пальцами по своим кроссовкам «Прада», – давай-ка мы подумаем, как это лучше сделать.