Веснушка - [46]

– Мне кажется, надо.

– Ясно…

– Хорошо провела Пасху?

– Да, ездила домой.

– А где дом?

– Остров Валентия.

– А, круто. Никогда там не был. Я так и думал, что у тебя провинциальный акцент.

Тоже мне умник.

– У тебя там семья? – спрашивает он.

– Папа.

– Ах да. – он улыбается. – Папа. Первый из пяти.

Я смотрю ему прямо в глаза, впервые с той минуты, как мы заговорили, – я благодарна, что он помнит про папу. Это многое значит для меня.

– С другими я тоже виделась, – говорю я, – но оказалось, что они больше не будут моей пятеркой. Так что у меня пока только один.

– Надо же. Сочувствую, – говорит он. – А что случилось?

– Моя лучшая подруга спит с моим бывшим парнем, и она беременна. А ее бывший парень приставал ко мне. А моя тетя Полин даже не повидалась со мной, – говорю я, вдруг осознав, что в моей жизни есть еще одна пустота. – Я знаю причину, но ничего не изменится, так что… она тоже вычеркнута из списка.

– Боже правый.

– Ничего страшного, я раздобуду себе еще четверых.

Он смеется, я смотрю на него озадаченно. И он перестает смеяться.

– Прости, я думал, ты шутишь… Слушай, это круто, что ты ищешь новых людей. Но как ты собираешься это сделать?

Я наконец перестаю прижимать конверты к груди изо всех сил.

– Я им написала, – говорю я.

Очередь продвигается. Перед нами еще десять человек, стоят изогнутой лентой. Как в крысином лабиринте.

Он смотрит на конверты в моих руках и спрашивает, скольким людям я написала.

– Всего четверым, но у троих я не знала точный домашний адрес, так что отправлю копии сразу в несколько мест.

Я стараюсь понять, что выражает его помрачневшее лицо.

– А что? – спрашиваю я. – Так нельзя?

– Аллегра, понимаешь… здесь невозможно что-то советовать, – говорит он тихо, но раздраженно. – Я никогда не теряю самообладания, честно, обычно я добрый и терпеливый, и я не знаю, почему я сорвался на тебя. Ты совершенно точно не заслужила такого отношения. Ты хороший человек с добрым сердцем, и ты должна жить как раньше. Я чувствую себя виноватым в том, что ты все это затеяла, – говорит он печально.

Открывается дверь для персонала, и выходит сотрудница, дожевывая обед и смахивая крошки с губ, она садится за стол и наводит на нем порядок. Теперь работают два окна. Она убирает табличку «закрыто».

Два человека идут к окошкам. Мы продвигаемся вперед. Перед нами еще восемь.

Я смотрю на конверты. Все письма написаны от руки. Я решила, нет смысла отсылать на озеро Комо письмо, написанное красивым почерком, и печатать его же для Колумбийского университета. Откуда мне знать, какое из них прочитает Амаль. Я убила немало времени, чтобы написать эти письма, а теперь он говорит мне все бросить.

– Значит, я трачу время зря? – говорю я. Отрываю их от груди, разглядываю, затем вдруг замечаю, что он легко может прочитать, кому они адресованы.

– Амаль Аламуддин Клуни, – читает он.

Смутившись, я снова прижимаю их к груди.

– Которая замужем за Джорджем Клуни? – спрашивает он.

– Это он замужем за ней.

– Ты ее знаешь? – спрашивает он.

– Нет.

Тишина. Мы продвигаемся вперед. Перед нами остается шесть человек.

– Но хотелось бы, – говорю я.

Он кивает.

– Про Опру забудь, ладно, – говорит он, – ты должна их… знать лично.

– Я хочу ее знать. Об этом я и прошу ее в письме, – говорю я. – Глупо, да? – спрашиваю.

Он молчит, наверное, не знает, что ответить.

А если не знаешь, что ответить, значит, это действительно глупо.

– Нет, нет, я не это имел в виду, просто…

– Что?

– Просто это…

– Глупо, – говорю я.

– Какая разница, что я думаю, тем более я не знаю, что ты написала.

– Я рассказала ей про теорию пяти человек, – говорю я. – Я написала, что прошу ее быть в моей пятерке. – Я отворачиваюсь, готовая провалиться сквозь землю.

Четыре человека передо мной. Женщина отходит от окошка. Теперь только трое.

– Кому ты еще написала? – спрашивает он.

Меня охватывает паника. Так близко к окошку. Мне хочется рассказать ему все, чтобы наконец решить, отправлять эти письма или нет. Я перебираю свою стопку конвертов.

– Кэти Тейлор, Рут Бразил… – Он удивленно поднимает брови, я умолкаю.

– Кэти Тейлор, это боксер? – спрашивает он.

– Ага.

– Рут Бразил, политик?

– Да. Министр юстиции и равноправия. Она моя любимая. И единственная, кого я действительно знаю, если честно.

– А последнее письмо?

– Какое письмо?

– Ты сказала, что написала четверым, – говорит он.

Он протягивает руку и вытаскивает самый дальний от него конверт, ближе всех к моей груди.

Сердце бешено бьется, и я держусь за этот конверт изо всех сил. Я роняю все остальные письма, и не успевают они рассыпаться по полу, как я выхватываю последний конверт из его рук и иступленно рву его на мелкие кусочки. Бешено. Как безумная. Вся очередь смотрит на меня. И сотрудницы тоже, они теперь обе свободны и уставились на нас во все глаза.

– Следующий, – говорит одна из них.

Тристан нагибается, чтобы подобрать конверты, которые я уронила, а я все еще сжимаю тот, порванный, в руках. Сую оборванные кусочки в карман, сгорая от стыда, что сорвалась.

Тристан протягивает мне письма.

– Мне кажется, – говорит он нежно, – его-то тебе как раз и надо было отправить.

Я подхожу к свободному окну, руки дрожат, и прошу марки; он подходит к соседнему окну. Его посылки занимают больше времени, чем мои. У него международное отправление, нужно все взвесить и оформить как заказные, с уведомлением и другими особенностями, заполнить разные формы. Дрожа после такого срыва, я плачу за марки, а когда сотрудница предлагает забрать мои письма и положить их в почтовой мешок в глубине комнаты, я отказываюсь и ухожу. Я слышу, как меня зовет Тристан, но я тороплюсь, чтобы он не успел меня нагнать.