Веснушка - [23]

Я обвожу взглядом парковку железнодорожной станции. Папы нет.

Я звоню ему.

– Аллегра, дорогая, – говорит он, – я дома, не смог до тебя доехать.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Я-то в порядке, а вот машина нет.

Я еще раз оглядываю парковку и думаю, какие у меня варианты. Автобусы до Кэрсивина не ходят по субботам, и, даже если бы ходили, пришлось бы звонить Тому Брину – мне кажется, я быстрее дойду до дома пешком. И вообще, когда у него сломалась машина? Мог бы предупредить меня. Он доезжает до станции за час, значит, должен был выехать из дома час назад. Почему он не позвонил и не написал мне, почему я узнаю об этом только теперь, когда сама позвонила?

Я стараюсь не раздражаться, шагая через парковку и размышляя, как бы выбраться из Килларни.

– Не переживай, – говорит папа, – я договорился, тебя подвезут.

Я замираю на месте. На парковку въезжает знакомый автомобиль, лишь бы не за мной. Это машина Тома Брина.

– Папа, ты ведь не вызвал Тома Брина, правда?

– Это не Том, – говорит он.

Хорошо, значит, он забирает кого-то другого, но кого же тогда папа прислал за мной? Может, дядю Мосси или тетю Полин, хотя она занята в своем отеле, вряд ли у нее найдется время ездить за мной. Она точно не обрадуется такой просьбе, да еще в последнюю минуту, хоть и любит меня всем сердцем.

Машина Тома крадется по парковке, будто с преступными намерениями. Я отворачиваюсь и иду в другом направлении, на тот случай если ему вздумается пристать ко мне и уговаривать ехать вместе с другим пассажиром. Машина медленно подъезжает ко мне и ползет за мной, словно преследует.

– Том был занят, – говорит папа, – его надо было заранее предупредить, он уехал играть в гольф, но сказал, что отправит своего сына Джейми.

Своего сына Джейми – будто я впервые слышу о нем. Джейми был моим парнем три года. Он в моем списке пятерых. Я записала его имя, когда ехала в поезде, отвертеться уже не получится. Но именно его я как раз и не хотела видеть.

Джейми. Черт.

Я останавливаюсь, и машина останавливается. Я заглядываю в окно, Джейми смотрит на меня. Никто из нас не улыбается. Я покинула дом, я покинула Джейми. И наше расставание никак нельзя назвать мирным. А теперь мне придется торчать с ним в машине целый час и двадцать минут.

Он выходит из машины и открывает багажник, чтобы положить мою сумку, но я говорю, что возьму ее с собой, в салон, тогда он захлопывает багажник и садится обратно в машину. Я делаю глубокий вдох и быстренько перебираю в голове другие варианты, но их нет, и, если я откажусь, это только усугубит ситуацию, так что я сажусь в машину, назад, за пассажирским сиденьем, и это так непривычно – мы с ним всегда сидели бок о бок.

– Надеюсь, ты водишь быстрее, чем твой папаша, – шучу я. Все знают, что его папа ползет, а не едет, когда-то мы с ним хохотали на эту тему, это сводило Джейми с ума. Но, наверное, я забыла добавить нотку душевности в свой голос, и он не догадался, что это шутка. Или догадался, но не хочет притворяться, что все хорошо, он смотрит на меня в зеркало заднего вида и говорит:

– Надеюсь, ты не извращенка, как твой папаша.

Он запирает двери, громко включает радио и едет.

Быстрее, чем его отец.

Глава одиннадцатая

«Твой папаша извращенец».

Я уже слышала эти слова. Когда училась в средней школе. Мне было лет двенадцать.

Кэти Салливан выпалила их в тот день, когда я перехватила у нее мяч во время игры в камоги и забила гол. Она всегда была несдержанной в спорте, слишком вспыльчивой и злобной. Чаще всего это проявлялось в том, что она била, царапала, тянула за волосы и даже кусала. Но не меня. Команду противников. Я не ждала от нее таких слов. Сначала я рассмеялась. Мне это показалось таким странным, глупым оскорблением, да и злилась она очень смешно. У нее раздувались ноздри, краснело лицо, выступала вена на лбу – вылитый мультяшный персонаж. У нее были свои проблемы. Это та самая девочка, что писала письмо с угрозами своей маме, которая изменила ее папе. До меня дошли слухи, что она вовсю флиртовала с новым маминым ухажером, а потом обвинила его в домогательствах. Она была повернутая. Постоянно на что-то злилась.

Мое представление об извращенце никак не сочеталось с папой. Старый засранец с грязными волосами, в замызганном плаще, который демонстрирует свои причиндалы прохожим в парке. Поэтому мне и стало смешно от ее слов. Но никто, кроме меня, не смеялся. Я помню. И это было хуже самого оскорбления. Они-то не знали, что она нарочно все выдумала, чтобы смутить меня, обидеть – раз я посмела унизить ее, когда перехватила мяч и забила гол.

– Это правда! – кричала она, пока Сестра Давайка уводила ее с поля. – Спроси у Карменситы.

Я снова рассмеялась, на этот раз нервно. Но это имя заткнуло мне рот. Ошарашило. Внутри все затряслось. Потому что так звали мою маму, и никто, кроме меня, папы, тети Полин, дяди Мосси и двух моих кузенов, не знал про Карменситу. Я решила, что она прочитала имя в одном из моих блокнотов, где я пару раз записала его, украсив завитушками, но это маловероятно – откуда ей знать, что это имя моей мамы.

Когда замешательство от ее слов прошло, я захотела расспросить ее, но она получила такое суровое наказание, что боялась даже смотреть в мою сторону. Ее исключили из команды по камоги до конца сезона, а это было наказанием для всей школы, потому что она была нашим звездным игроком. И вся команда винила в этом меня. Девочки обступили меня толпой и уговаривали простить Кэти. Убеждали, что она вовсе не хотела задеть мои чувства. Будто я могла отменить ее наказание.