Весной в последний раз споет жаворонок - [186]

— А вчера доктор Нигра позвонил нам, — сказал Гонсалес.

— Он сообщил, что господин Боллинг дал о себе знать из посольства ФРГ.

— С Embajada Alemán, Carrera четыре, семьдесят два дробь тридцать пять Edificio Sisky, — педантично сказал элегантный адвокат. — В Боготе особенно четкая и особенно современная система улиц. Поэтому любой ребенок сразу же найдет любой адрес. Да, сеньор Боллинг позвонил из немецкого посольства.

— Почему? — спросил Марвин.

— Потому что кое-что произошло — я же сказал. Потому, что по радио я услышал, где была застрелена Кати Рааль — и что Валери Рот разыскивается по подозрению в убийстве. Это было для меня концом. Что бы я ни совершал — но представить себе, что это сделано, я бы не смог.

— Не смог бы? — спросил Марвин.

— Нет.

— А что же с убийством торговца оружием Энгельбрехта, его жены Катарины, физика Эриха Хорнунга из Центра ядерных исследований Карлсруэ — если мы действительно должны поверить в то, что моя дочь Сюзанна была застрелена по ошибке?

— Это не имеет никакого отношения к моему брату Клименсу, — сказал Боллинг.

— Ты уверен?

— Я абсолютно уверен.

— А почему?

— Потому что он велел сказать мне это. Клименс ни разу не солгал мне. Кому-то другому пришла в голову идея скандалом с бомбой отвлечь внимание от скандала с ядовитым газом. Поэтому-то я и должен был исчезнуть. Клименса послали в Бразилию к генералу Галере — прекрасно зная, что их разговор будет прослушан американцами. И что мужчина, который появился у фрау Энгельбрехт и выдал себя за ее брата, мужчина с якобы ожогами от воздействия химических веществ, который ее убил, был не я, всем уже давно ясно. Тебе, конечно, тоже.

— Конечно, — раздраженно сказал Марвин. — Откуда же ты знаешь, что произошло — даже после того, как ты исчез?

— От меня, — сказал адвокат Игнасио Нигра.

Изабель перевела.

— А откуда это знаете вы?

— Дорогой сеньор Марвин, я достаточно знаю обо всем. — Нигра улыбнулся. — И должен сказать, что агент — по заданию той службы, от которой всегда приходил, который появился во франкфуртском санатории, вел себя по-идиотски. Интерпол без проблем нашел настоящего брата фрау Энгельбрехт в Нью-Йорке. Пальцы со следами ожогов… — Нигра скорчил презрительную гримасу. — Слабоумный. Здесь, в Колумбии, даже самый мелкий наркоделец сделал бы это культурнее.

Марвин вдруг откинулся на спинку своего кресла, как будто смертельно устал.

— Хорошо, — сказал он Боллингу. — Ты не убийца и ты не можешь простить убийства. Валери и Кати убиты. Это было для тебя концом.

— Это был конец, да, — сказал Боллинг. — Я даже не знал, что Валери убила бедную Кати по заданию моего брата. Она могла совершить это из личных соображений. Многое говорит за это. В любом случае Кати явно представляла большую опасность для моего брата… понятия не имею из-за чего… Валери могла разделять эту точку зрения. Потому-то и застрелила Кати. И тогда я явился в посольство.

— Чем Кати могла быть опасна для вашего брата? — спросила Изабель.

— Я ведь сказал, что не знаю.

— Минуточку, сказал Марвин. — Тогда ведь что-то было в Бонне… в то утро, в Министерстве экологии… Вспоминаете? Кати стремительно, совершенно растерянная вошла в совещательную комнату, в которой мы спорили с этим господином Шварцем.

— Да, — сказала Изабель. — И после этого она совсем изменилась… она чего-то сильно боялась, была страшно напугана… Быть может, в Министерстве экологии ей удалось что-то обнаружить?

— Но что? — спросил Боллинг. — Она никому не сказала ни слова?

— Ни единого слова, — подтвердил Марвин. — Ни мне. И, насколько мне известно, никому другому тоже. Возможно, Экланду. И больше никому.

— Кати, должно быть, — сказала Кларисса, — рассказала об этом Валери, как всегда. И Валери убила ее, чтобы обезопасить вашего брата, господин Боллинг. С вашей стороны было очень разумно пойти в посольство и признаться в своей вине, — вы ведь так и сделали, не так ли?

— Да, — сказал Боллинг, — я так поступил. И мне все равно, что со мной будет. Вероятно, меня отправят в Германию. Я и там буду говорить правду. Я больше не выдержу. Меня посадят в тюрьму. А чего же я должен ожидать? Я тяжело болен. Но никогда, никогда не забуду того, что сделал для меня брат. До самого последнего дыхания. У меня было лишь одно желание: рассказать вам всю историю, и вовсе не затем, чтобы вы сочувствовали мне.

Марвин покачал головой.

— Нет, — сказал он.

— Что значит нет?

Боллинг взглянул на него.

— Нет, я не верю в то, что в этом и заключается вся история. Твоя история — да. Но в действительности не вся.

— Что вы под этим подразумеваете, господин Марвин? — спросила Клариса.

— Я думаю… — Марвин говорил медленно, взвешивая каждое слово. — Что все произошло… какую надо иметь предусмотрительность, чтобы отправить нас из страны как можно дальше и занять съемками этих фильмов и все для того, чтобы мы не имели времени и возможности заняться Хансеном и этой фабрикой по производству ядовитых газов… Потому что это и есть то, что следует скрывать, не правда ли… и обнаружить только потому, что крик ливийцев о помощи подслушала АНБ. Все политики по одному только подозрению, что фабрика может быть построена, до последнего протестовали во всю глотку… — Я клоню к тому, что, по моему мнению, не только фирма «Хансен-Хеми» задействована в строительстве этой фабрики… Если бы лишь она одна — кто из властей знал бы об этом? И когда об этом бы узнали, разве не привлекли бы Хансена к ответственности? Не приостановили бы тотчас же строительство фабрики?