Весна Византии - [16]

― Вы убедили меня, что стоите краткосрочного вложения денег. Если имперский посланец, мессер Алигьери, даст свое согласие, я готов согласиться, чтобы в Трапезунде вы обосновались как агенты республики Флоренции, на испытательный период в один год, считая со дня вашего прибытия. Я согласен на ваши условия, которые должны быть изложены на бумаге и скреплены мессером Алигьери. Названная цена за корабль слишком низкая. Вы можете получить кредит и купить галеру за триста пятьдесят флоринов, которые выплатите в течение двенадцати месяцев, из расчета двадцати процентов годовых, причем страховкой должна выступать собственность и фонды вашей основной компании. Предварительно мы потребуем подтверждения кредитной истории и подписанное признание обязательств.

― У меня есть право подписи. И я могу предоставить вам все необходимые данные, ― заверил Николас.

― Так вы согласны?

― Да, монсеньор. Благодарю вас, согласен.

Он ощущал напряженность и страх своих спутников. Сам же Николас с трудом удерживался, чтобы не расплыться в счастливой улыбке, пока старик излагал свои условия.

― Тогда я буду ждать у себя мессера Алигьери, дабы заключить договор, который устроит все заинтересованные стороны. Один экземпляр будет записан по-гречески. Я так понимаю, что присутствующий здесь мессер Юлиус является нотариусом вашей компании? Тогда, возможно, ему следует остаться. Если не возражаете, я готов предложить услуги своего переводчика.

― В этом нет нужды, ― заметил Николас. ― Мастер Юлиус изучал греческий в Болонье. Он был секретарем кардинала Бессариона, родом из Трапезунда.

На лице мессера Козимо отразилось не восхищение, но скорее усталость.

― Вот как… Достижения вашей компании, мессер Никколо, меня поражают. Так давайте выпьем за благополучное завершение этого предприятия. Вина, Джованни.

― Негодяй! ― послышался внезапно голос у входа в зал.

Сказанное слово прозвучало не слишком громко, но со столь проникновенным рыком, что все присутствующие на миг утратили дар речи. Старик зажевал губами, а сын его поспешно вскочил на ноги. Секретарь с двумя помощниками уже торопились к дверям, протестующе вытягивая руки, но они тут же попятились, когда говоривший растолкал их и уверенно вошел в комнату, остановившись прямо перед Юлиусом.

Это оказался монах среднего роста и довольно грузный, в серой рясе и с тонзурой францисканского проповедника. Брат-минорит самого строгого толка, поразительно неопрятный, несмотря на всю простоту своего одеяния, с раскрасневшимся лицом и угольно-черной шевелюрой. Волосы также росли у него пучками в носу и в ушах, брови топорщились, как гусеницы, черная шерсть покрывала голые руки, и даже шея оказалась волосатой. Безволосыми во всем этом море растительности оставались только веки, бледные и набрякшие… Указующим перстом, заляпанным чем-то рыжим, он ткнул в Юлиуса.

― Козимо де Медичи, вы не знаете, с кем имеете дело. Прекратите этот разговор. Уничтожьте все договоренности. Изгоните этого человека из своего дома, а с ним ― и всех его спутников. Ибо этот человек ― сам сатана.

― Юлиус? ― изумленно воскликнул Николас. Он искренне надеялся, что ему удалось скрыть насмешку.

Никто и не подумал улыбнуться. Стряпчий побелел, словно слоновая кость, и выглядел так, словно его вот-вот прилюдно стошнит. Тоби, окинув взором своих спутников, неотрывно уставился на монаха. Лицо мессера Козимо ничего не выражало, у его сына вид был весьма разгневанный. Отец Годскалк поднялся на ноги и, ко всеобщему удивлению, напрямую обратился к незнакомцу:

― Фра Людовико, у вас нет права здесь находиться. Несомненно, мессер Козимо позже выслушает вас.

Фра Людовико… Николас глубоко задумался. Кажется, он слышал это имя во Фьезоле. Посланцев из Грузии, Персии и Трапезунда возглавлял монах, некий Людовико да Севери, из францисканского ордена. Его не было в обители, когда туда приходил Николас. Алигьери назвал семейство да Севери отличными торговцами древесиной. Вряд ли их отпрыск станет возражать против того, что кто-то смешает войну за веру с торговлей: как никто другой он должен быть заинтересован в том, чтобы отряд наемников Шаретти благополучно устроился в Трапезунде.

Ну что ж, если это и впрямь тот самый человек, то он, похоже, передумал как насчет самой компании Шаретти, так и насчет ее служащих. Юлиус, Юлиус… почему ты не осмеливаешься поднять глаза?!

Отец Годскалк невольно вызвал на себя огонь вражеской артиллерии.

― Как ты смеешь затыкать рот служителю Божьему? ― вопрошал монах. ― Ты, сын Церкви! Я готов обличать твои грехи, как обличаю все прегрешения. Ты сошелся с ворами и любодеями, вас всех ждут адские муки! ― Он повернулся к главе банка Медичи, брызгая слюной. ― Вышвырните их из дома! Этот человек несет с собой скверну! ― И он вновь указал на Юлиуса.

Все, кроме Козимо, поднялись на ноги, но никто так и не шевельнулся. Все смотрели на старика в кресле. Медичи ровным голосом обратился к монаху:

― Нашего гостя зовут Юлиус. Он стряпчий из Болоньи, на службе у компании Шаретти. Вы желаете в чем-то обвинить этого человека?

― Я знаю, кто он такой, ― заявил монах. ― Выросший в монастыре бастард семинариста и незамужней девицы. Церковь дала ему образование. Коллегия стряпчих научила, как делать деньги. Может, на свете и существуют честные нотариусы… я таких никогда не встречал. По крайней мере, к нему это не относится. Он похитил доверенные ему сбережения и спустил их на азартные игры. Церковные деньги, потраченные на грех и разврат… Затем, когда все открылось, он обратился к нашему благословенному патрону, Бессариону Никейскому, который возместил потери из своего кармана. Этого негодяя с позором выгнали из города. Я думал, он обретается где-нибудь в трущобах в Женеве, но теперь вижу его здесь, у ног вашей милости!