Весна после смерти - [4]

Шрифт
Интервал

Стук-стук в оконце:
 Пора – угорите в пару́.
Хлоп – захлопнули ларь.
 – Потух царь.

1913

2
Проявление
Маленькая мёртвая каморка
  Темная, как ад.
  Смотрим оба зорко:
В кюветке – яд, туда наш взгляд.
  Вот…
На черном радостном фоне – белый урод.
  Это я…
  – Жалит змея меня.
  Это ты.
  – Кряхтят в норе кроты.
Как странно… как странно ново.
  – Слово:
  Ну, всё, – готово.
Ах – угорели? Во тьме – нездорово.

<1915>

Часть четвертая

Во мнения

Урод, о урод!
Сказал – прошептал, прокричал мне народ.
Любила вчера.
– Краснея призналась Ра.
Ты нас убил!
– Прорыдали – кого я любил.
Идиот!
Изрек диагноз готтентот.
Ну так я –
– Я!
Я счастье народа.
Я горе народа.
Я – гений убитого рода,
Убитый, убитый!
Всмотрись ты –
В лице Урода
Мерцает, мерцает, Тот, вечный лик.
Мой клик.
– Кикапу!
На свою, на свою я повел бы тропу.
Не бойтесь, не бойтесь – любуйтесь мной
– Моя смерть за спиной.

1914.

Последний путь

Мой дядя самых честных правил…

Пушкин
Степь, снег, свет
Дневной.
Весь в коре ледяной,
Едет в кибитке поэт
Больной,
Путь последний свершает.
Бледный, бледный,
Безумец наследный.
Кибитку качает…
Свищет, ищет песню свою –
Фффьюю…
Степь, свет, снег белеет.
В небе облак злой зреет
– Буран.
– Кучер пьян, Боже!
Тоже свищет, свищет песню свою:
Фффью, ффью.
– Мой отец богатый выкрест.
Страшный я сынок – антихрист!
– Поэт поет – пьян?
Веет, воет, бьет буран.
На конях, в буран, безумец, едешь ты к отцу,
К своему концу.

Ефремов. 1913.

Конец Кикапу

Побрили Кикапу – в последний раз.
Помыли Кикапу – в последний раз.
 С кровавою водою таз
 И волосы, его.
  Куда-с?
 Ведь Вы сестра?
 Побудьте с ним хоть до утра.
  А где же Ра?
 Побудьте с ним хоть до утра
  Вы, обе,
 Пока он не в гробе.
Но их уж нет и стерли след прохожие у двери.
Да, да, да, да, – их нет, поэт, – Елены, Ра, и Мери.
 Скривился Кикапу: в последний раз
 Смеется Кикапу – в последний раз.
  Возьмите же кровавый таз
  – Ведь настежь обе двери.

1914.

Пьяный

Бывшим друзьям

Средь ночи, во тьме, я плачу.
    Руки в крови…
  Волосы, платье – в ёлочных блёстках.
  Я болен, я болен – я плачу.
    Как много любви!
Как жёстко, холодно, в ёлочных блестках
    Шее, телу…
    Окно побледнело.
Свет, скажи им – ведь руки в крови –
    – Я убил от любви.
Ах – гудок в мозг, в слух мне врезался.
    Я пошутил – я обрезался.

Ночью

На ночь масла в лампе не хватило.
Заблагоухало розой, – розой – мыло.
  Кровь моя застыла –
  Забелелось белым по стене
    Привиденье…
  Захотелось, захотелось мне
    Кончить бденье.
    – Схватил
    Полотенце.
  Вспомнил про младенца, рядом – (забыл
    Про младенца)
    Все равно – руки пустил.
Кивнул, полетел, захрипел – застыл.
Заблагоухало ладаном ясно мыло.
  Темно – масла не хватило.

Новый год

Елочный огарок горит
  В моей комнате.
Любезно лар говорит:
  Укромно те?
Лар, лар – сиди, молчи.
О чем говорить в ночи
  Даже с тобой.
  Да. Да. – Бой
Часов пропел два
  Раза.
Открылись оба глаза –
И лар
Вновь немой самовар,
А от огарка в комнате – яркий пожар.

В больнице

1. Случай
В палатах, в халатах, больные безумные.
 Думают лбы –
  – Гробы.
Душные души, бесструнные,
 Бурумные.
 Вот ночь.
Вскачь, вскочь, пошли прочь
К койкам-кроватям своим.
 Мир им,
 Братьям моим.
  Спят.
 Тихо струится яд,
В жилах их – кровь течет вспять,
 От смерти, опять.
 Снятся им черти, ад.
  Ааааа!!..
– Ды беги, кликни, что ежали…
– Жарежали, жарежали, жарежали!!
 Игумнова!..
 Полоумнова!..
Пошел, посмотрел, побледнел,
 Лоб ороснел:
 – Весь пол покраснел.
2. На ночь защита
В подушку-теплушку кладу игрушку – из мыла грушку.
 Образ Нины святой…
 Мамы портрет, дорогой…
  Другой…
  Ой –
 Артюхин лежит – глаза все видят.
 Ночью меня обидят.
  Подойдет.
  Тихо.
 Ножик в живот воткнет.
  Спи, Тихон.
  Не хочу!
 Не хочу – кричу палачу
  – Искариот!
Ах – мама другая, рыгая, ругая, в белом халате, несет подушку.
 Ногой мне в живот
  – Вот!

1914.

В провинции

  В чужом красном доме,
   В пустом,
  Лежу на кровати в поту и в истоме,
   Вдвоем.
Привез извозчик девушку, легла со мной на одр.
Бодрила и шутила ты, а я совсем не бодр.
   Пили вино
   – Портвейн.
   – Все холодно́.
Катятся реки: Дон, Висла, Рейн.
Портвейн разлился, тягучий и сладкий,
   Липкий.
   – Кошмар, кошмар гадкий.
   Съесть бы рыбки,
    Кваску…
 Пьяна ты, пьяна и своими словами нагнала тоску.
 Уснула – и платье свалилось со стула.
 О – смерть мне на ухо шепнула,
   Кивнула,
 И свечку задула.

Из Вязьмы.

М. 1914.

Жар

Красные огни.
Плывут от вывески гарни,
Светящейся – как угли ада:
  Отрада.
Вспомнилось гаданье мне,
Вспомнилось – тоскливо мне:
 Туз – десятка пик!
  Жар велик,
  Жар во мне,
  – Весь в огне.
Сестра сон вспоминала – … выпал крепкий зуб.
Сестра все мне сказала трепетанием губ.
 Плакала…
 Рядом нищая заквакала:
  Ква, ква…
 Разболелась голова, раскололась голова
  – Два меня.
  Плачу, стеня.
 А-ааа, а-ааа, аа.
 Качай, качай, качай – а то в сердце боль.
  Стук – солонка… просыпалась соль.
 Подожди… подожди, подожди – сам умру, не неволь.

1914.

Встречная свадьба

Яркосветлая внутри карета
Едет позади других в кортеже.
Из-за траурного своего берета
Я гляжу – пустая… два счастливых где же?
Карета пуста, пустая,
Едет светом сверкая.
Впереди провожатых жирная стая –
Едут в открытых колясках зевая, крестясь, икая.
Но где же, где же.
Двое счастливых в блестящем кортеже?.

Еще от автора Тихон Васильевич Чурилин
Конец Кикапу. Агатовый Ага

Повести Т. В. Чурилина (1885–1946), одаренного и во многом загадочного поэта – синтез достижений символизма и футуризма, глубоко личных переживаний и универсальных мифологем, словотворчества и фольклора.Написанные в Крыму в 1916–1917 гг., повести Чурилина долгое время оставались под спудом и лишь в начале XXI в. вернулись к читателю.«Конец Кикапу» – погребальная мистерия, погружение в глубины, где окружающий мир, биография, возлюбленные переплавляются в архетипические образы. В этом тексте-интроспекции отразился также недолгий и бурный роман Чурилина с М.