Весна после смерти - [3]

Горит, чадя чуть, голубая лампа.

Пробил последний – примиренье – час,

Горит нежнее и яснее лампа.

И вот краснеет пепельный фитиль…

И вдруг, краснея, вспыхивают стены.

Клубится красным у постели пыль,

И накаляет голубые стены.

И над постелью – огненный дракон.

А там портрет пастельный был недавно…

Какой стал странный брат, ужели он?..

И я сестрой ему была недавно…

1912.

2. Конец героя.

В один карман карминовые розы,

Крестильный крестик и коробки спичек.

В плаще – подобие маркиза Позы.

Но – горе! – льнут столь ласковые слезы,

Как миллионы из тумана личик.

А свет прекрасный светлой ночью – краше…

Но под ногою гнется мокрый мостик.

Скорее… Ближе надо к черной чаше.

Русалка – слышу приглашенье Ваше.

И оклик мамы: это ты, мой Костик…

1913.

3. Конец клерка.

Перо мое пиши, пиши.

Скрипи, скрипи, в глухой тиши.

Ты, ветер осени, суши

Соль слез моих – дыши, дыши.

Перо мое скрипи, скрипи.

Ты, сердце, силы все скрепи.

Скрепись, скрепись. Скрипи, скрипи,

Перо мое – мне вещь купи.

Веселый час и мой придет –

Уйду на верх, кромешный крот,

И золотой, о злой я мот,

Отдам – и продавец возьмет.

Возьму и я ту вещь, возьму,

Прижму я к сердцу своему.

Тихонько, тихо, спуск сожму,

И обрету покой и тьму.

1913.

Пьяное утро

Слабый свет – и колокола гул.

Грустный звон – и вновь громадный гул.

  – Воскресенье.

  Неудавшееся бденье,

  Неудавшийся разгул, –

  Крови злой и шумный гул.

  Я – как страшный царь Саул,

  – Привиденье…

  Сухарева башня – как пряник…

  И я, как погибший Титаник,

   Иду на дно.

   Пора, давно… – и легко.

   Кикапу! Рококо…

1913.

Ночной разговор

…- Я – ребенок?…

Куда, куда, куда, куда.

  …Да – денется ребенок

  Из саванных пеленок?.

  Куда тогда. Куда тогда.

    – Пьянчужка!

    Да это колотушка…

1913. Крюково, ночь.

На Лигикур'е

Я лежу, как лапландец укутанный.

Ветер воет синодик свой спутанный.

Я разбужен им, убаюканный.

  Снег – снег – снег.

  Залепляет пэнснэ… эх!

  Ветер лист отвернул, повернул,

  В книге моей «Весы».

  Я дерзнул, я дерзнул

  Ветру молвить: merci –

  Вслух – voci!

Крюково, в Чеховской ком.

Вы со мною в вагон

Осиливает тяжкий сон,

Но лечь не хочется – пред Вами.

И перелистываю Аполлон

Отяжелевшими перстами.

Вы в стороне, читая роль,

С опущенным сидите взглядом.

Я маленьким вдруг стал, как тролль…

(Кусаю стклянку с ярким ядом).

…Очнувшися, я вижу след

Дождя на сумрачных двух стеклах.

И старомодный Ваш браслет

Украшенным – в фиалках блёклых.

Но так же, как и час назад,

Вы заняты своею ролью.

Опять, опять – под землю, в ад,

Проваливаюсь, Тролль с фиолью.

Из Москвы.

Похороны в пол

Новой Фостэн.

По снегу, по снегу… – по брегу какого-то мертвого моря,

Поэт и Фостэн, мы идем и поём менуэт.

По снегу, по снегу! Не скоро нас слабостью сморят

Полей берега, прочерневшие тысячу лет.

Смотри – как дороги далекой отсюда Бретани,

Аллеи, аллеи седых благородных дерев.

И ветер свистит, то напев напевая литаний,

То свист Соловья – тот старинный рыкающий рев.

Вдруг грузно и грустно по снегу замыкались дровни.

Поэт и Фостэн – мы стоим: – мы молчим и глядим.

Кого-то везут из старинной червонной часовни…

Накрыто ташой, и недвижим лежит нелюдим.

По снегу, по снегу… По брегу замерзшего поля,

В пустынный полдень, провожая кого-то, идем,

Поэт и Фостэн, – и кривляется карлица Доля,

И огромный, пустой, опрокинут вверху водоем.

1913. Крюково.

Один

В форточку, в форточку,

Покажи свою мордочку.

Нет – надень прежде кофточку…

Или, нет, брось в форточку марочку…

  Нет, карточку –

Где в кофточке, ты у форточки, как на жердочке.

  Карточку!

  Нету марочки?

  Сел на корточки.

Нету мордочки. Пусто в форточке.

Только попугайчик на жердочке

   Прыг, прыг. Сиг, сиг.

Ах, эта рубашка тяжелее вериг

  Прежних моих!

1913.

Предпраздничная ночь

Окно распахнула – суета, суета…

И яркие, огнистые, предпраздников цвета!..

А у меня в комнате черная зима!

– Копоть, копоть, копоть…

То-то будут бесы хлопать,

Да, в ладоши, – стуком ночью донимать.

Ах, неровно буду ночью я дышать – словно темный тать…

  Оперлась на локоть.

  Как черна моя кровать,

  Душно, душно спать…

1913.

Полночь на святках

Пламя лампы ласковой потухает: полночь.

В каске, в маске, с плясками подступает полночь.

Тихо-тихо-тихонько шла бы полночь, полночь.

Прямо пряно-пьяною приступаешь, полночь.

Вьюгой – ффьюю ты! – вьюгою попеваешь, полночь.

Среброструнной домрою донимаешь, полночь.

Балалайкой, лайкою, лаешь, лаешь полночь.

– И ушла на кладбище – с пляской, в каске, полночь.

Утро. Струны добрые домры – где ты полночь?

Солнце светит, вечное, – где ты, где ты, полночь?

Мёты взмёт, метельные, – засыпают полночь.

О, могила милая, – где ты? где ты, полночь.

1913.

Былое

Правнуку Мазаракия.

Былое, как дым..

А. Белый.

Как Геры гром пророкотал пергамент.

Как тронный зал открылся аппартамент.

Еще раскат – и пыльный департамент.

Былое, быль – скелет музейный – мамонт.

И стало сказкой, величавой вракой:

                – Премьйер-майор бунчужный Мазаракий…

А внук его, финальный, – ффьютть! во фраке,

Исчез во тьму, пропал, пропал во мраке!

В фотоцинкографии

1

Съемка с портрета

Светлый свет

Ярко брызнул на бледный

Мой портрет.

Вот теперь я, поэт,

 – Победный!

Краски гордо горят.

Маски мертво парят

Вокруг, в темном пару́.

Я, как царь на пиру –

Желтый, синий, красный – как солнце!