Весьма похвально - [4]

И посему в полнолуние, в самую полночь, он смело стер рога, сомкнул глаза, сложил руки, сосчитал, призвал – и вновь, как и месяц назад, сколяр и дочь смотрителя выплыли в окно и полетели, уносимые бурным воздушным течением, так прозорливо предсказанным Великим Молчальником из Гель-Гнаи.

В ту ночь, заметно осмелев, сколяр позволил себе некоторые вольности. Так, например, вознесясь до небесного свода, он срывал с него самые яркие звезды и подносил их возлюбленной, а та вплетала их в свои пышные распущенные волосы, и это было поистине восхитительно зрелище.

Однако, как я уже упоминал, летняя ночь коротка, и влюбленные вскоре были вынуждены вернуться в тесную мансарду. Сколяр разжал ладонь, и дочь смотрителя исчезла. Сколяр…

Быть может, он действительно устал…

Сколяр пал на топчан и трое суток кряду пролежал без всякого движения.

А на четвертый день – осунувшийся, с красными глазами – он пришел в книгохранилище.

– Любезный юноша! – восторженно сказал смотритель… и надолго замолчал.

Сколяр смотрел на дочь смотрителя – и дочь смотрителя смотрела на него.

– Скажите, – начала она… и смутилась.

Смутился и сколяр. Он смотрел на нее и молчал. Она тоже молчала. Тогда, еще немного подождав, старик, глубокомысленно откашлявшись, спросил:

– Любезный юноша, моя единственная дочь… – но тут он вновь откашлялся и продолжал: – Любезный юноша, Великий Молчальник утверждает, что звезды – это… как бы вам проще сказать… А сами вы как считаете: что такое звезды?

– Звезды? – переспросил сколяр и покраснел. – Откуда мне знать? Хотя… Я думаю, что звезды – это небесные тела, размеры которых огромны. Кроме того…

Однако не успел сколяр поведать и четверти того, что было им слышано на диспутах касательно строения вселенной, как вдруг смотритель резко перебил его:

– Придите завтра!

И сколяр пришел. Смотритель встретил его, одетый в дорожную накидку. Дочь его прижимала к груди узелок с вышиванием. Старик отвел сколяра в сторону и зашептал:

– Любезный юноша! Вы только посмотрите на свои глаза – они красны от злоупотребления чтением. Но знайте: начертанная мудрость – это мертвая мудрость. Стремитесь к живому слову!

– Я и стремлюсь, – ответил сколяр.

– А, что эти диспуты! – махнул рукой смотритель. – Вот я бросил всё и еду слушать речи Великого Молчальника. И дочь моя со мною… Признаюсь, вы мне приглянулись, и поэтому моя единственная дочь увязала не две, а три дорожные котомки. Надеюсь, что вы поняли меня.

Нет, подумал сколяр, так нельзя. Доверчивый старик и знать не знает, с кем он решил соединить судьбу своей прекрасной дочери. Что, если проклятый баран обрушит своё страшное отмщение не только на мою, но и на их ни в чем не повинные головы? Что тогда?!. А еще он с тоскою подумал, что как бы это ни было обидно, однако, в создавшемся положении, нет для него на свете места, теснее и милее его полутемной мансарды. Вот если б он был посмелее и в прошедшее полнолуние предложил возлюбленной руку, сердце и всё-всё-всё… А так… И посему сколяр ответствовал:

– Премного благодарен вам, любезный старец, но…

И замолчал, не зная, чем бы это поубедительней – и, главное, поприличнее – подкрепить свой отказ.

Однако зря он беспокоился. Смотритель и не подумал с ним спорить, на чем-то настаивать. Он лишь покачал головой, пожал плечами и ушел. И дочь его ушла следом за ним. Не оглянувшись.

На третий день в книгохранилище назначили нового смотрителя. Бездетного.

А сколяр вернулся в мансарду, подрисовал барану козлорогие рога и вновь принялся ходить на диспуты, срывать похвалы, хрустеть имбирными хлебцами, пить отвар из лопуха… и непрестанно думать о том, что думать-то ему уже не о чем да и незачем.

Но в первое же полнолуние, ровно в полночь, он вновь лишился разума и призвал к себе образ возлюбленной. Возлюбленная неслышно вошла в каморку, остановилась возле окна и даже протянула руку…

Однако сколяр не решился принять ее, и дочь смотрителя, печально улыбаясь, исчезла.

Наутро, когда уже совсем рассвело, сколяр подошел к двери, посмотрел на обезроженного барана, подумал… и вовсе, без остатка, стер его со стены. Потом подошел к окну и сделал то же самое и со вторым бараном, изображенным над окном. Иными словами, сколяр лишил себя всякого высшего покровительства, сколяр желал, чтоб сонмища нечистых ворвались в его каморку…

Однако никто не явился к нему.

И он ни к кому не являлся. Он не ходил на диспуты, он не вкушал имбирные хлебцы, не пил отвар из лопуха. Никто не знает, откуда у него хватило сил, чтобы дожить до следующего полнолуния.

… А когда наступила заветная ночь и прозвонили полночь, сколяр в четвертый раз призвал свою возлюбленную, они крепко взялись за руки и выплыли в окно навстречу ослепительно яркой и полной луне.

В ту ночь, как всегда, небо было черное, а облака, залитые лунным светом – белые, с едва заметной голубизной. Сколяр и дочь смотрителя подлетели к первому же облаку, взошли на него…

Вы когда-нибудь были на облаке? Я тоже не был. Но, наверное, нет ничего чудеснее, чем стоять на облаке рядом с любимой. Сколяр стоял, улыбался и не знал, куда дальше идти и нужно ли вообще куда-нибудь идти. Тогда он подумал, что это и есть тот самый миг, которого он так долго ждал. Сколяр протянул руки, возлюбленная опустила свои ладони в его ладони…