Вещи - [2]

Стэси был в числе первых все годы учения. Но какой толк зубрить, спрашивал Эдди, если не собираешься стать школьным учителем? А уж это его, Эдди, разумеется, не привлекает. Он-то поступит в колледж. На эту тему Эдди говорил часто и красноречиво. Не дурацкие старые книги, а связи — вот что идет вам на пользу, поучал он. Дружба. Студенческие общества. Чертовски помогает, когда выйдешь из колледжа. И в свете и в делах.

— Да, наверно, так, — вздыхала Тео.

Эдди сказал, что Стэси — продольно-поперечный изотермически-геологический вредоносительный скандинависсимус. Все восхищались тем, как ловко Эдди составляет длинные слова. Глядя на Тео холодным взглядом равнодушных глаз, ее старшая сестра Дженет говорила, что только такая дурочка, как Тео, может позволять обтрепанному, бесцветному ничтожеству вроде Стэси Линдстрома носить свои книги домой из школы. Тео заступалась за Стэси всякий раз, как о нем заходила речь. Ничто так не охлаждает юную любовь, как необходимость заступаться за предмет этой любви.

После окончания школы Эдди уехал в колледж в восточные штаты, Стэси стал клерком в отделе сборов при управлении железной дороги… Дьюки же разбогатели и сразу утратили свою склонность к авантюрам.

На принадлежащих мистеру Дыоку участках в северной Миннесоте было обнаружено железо. Он отказался продать землю и сдал ее в аренду компании, ведущей добычу руды. С каждой глыбой земли, вынутой ковшом экскаватора из карьера, компания спешила опустить двадцать пять центов в карман мистера Дьюка. Он раздулся от денег и важности: он купил особняк П. Дж. Брума и превратился в жалкого раба своего имущества.

В особняке Брума было четыре гостиных, камин с гербом и полторы башни. Полубашня представляла собой всего-навсего восьмиугольное, крытое гонтом сооружение с круглым куполом на мавританский манер, зато целая башня была облицована камнем и щеголяла готическими окнами, флюгером и цинковой крышей, с которой, как медные слезы, свисали для красоты шарики. Пока особняк отделывался заново, Дьюки-старшие предприняли традиционное путешествие от Майами до Порт-Саида и привезли домой целый вагон сокровищ. Там была готовая коллекция клуазонне, которую какой-то английский барон собирал в Японии пять лет и спустил в Монте-Карло за пять часов. Там был лондонский несессер, настоящей тюленьей кожи, до того набитый туалетными и прочими дорожными принадлежностями из серебра, что в нем почти не оставалось места ни для чего другого, и до того тяжелый, что поднять его могли разве что переносчики роялей. Гам были ковры, и книги, и настоящие картины, и витраж из Нюренберга, и статуэтки ушабти[1] из Египта, и ажурная медная лампа в форме мечети.

Все эти эмблемы респектабельности Дьюки водворили в заново отделанный особняк и водворились там сами, стеречь их.

Лайман Дьюк был человек добрый и неглупый, но кичливость богатством — болезнь, и он заразился этой болезнью. У кого еще, размышлял он, есть такая лампа? Может ли даже сам достопочтенный Джерард Рэндалл похвалиться такой выставкой сверкающих книжных корешков?

Миссис Дьюк самолично водила экскурсии для обозрения эксминстерского ковра в библиотеке. Дженет забыла, что еще совсем недавно она причесывалась, стоя перед зеркалом, вделанным в простую сосновую шифоньерку. Теперь она сидела за туалетным столиком, на котором красовались подсвечники, карандаш для ресниц и пудреница золотого плетения на шелковой подкладке цвета увядшей розы. Дженет смотрела на всех свысока и советовала младшей сестренке держать на почтительном расстоянии этих «замарашек» — друзей школьных лет.

Конечно, приятно обзаводиться вещами, чтобы люди нам завидовали; но, главное, мы просто не можем этого не делать: положение обязывает. Дженет обнаружила, что жизнь ее была бы невыносима без бального манто. В их квартале есть по меньшей мере три бальных манто! Правда, их никто не носит. Балы и спектакли бывают только зимой, а зимой в Верноне не очень-то наденешь атласное манто. Вы надеваете меховую шубу, и шарф, и свитер, и теплые боты, и пар изо рта инеем оседает у вас на воротнике, и вы выбираетесь из ваших одежек, как кролик из кучи хвороста. Но если манто есть у всех, она не желает, чтобы за ней на всю жизнь утвердилась репутация человека, который ничего не смыслит в элегантности. Дженет теперь на каждом шагу употребляла слово «элегантность».

Она получила бальное манто. И пятнадцатидолларовые атласные туфли, которые заменила лаковыми, как только открыла, что «все» их носят… «все» — была девушка из соседнего квартала, дом которой «и сравнить нельзя с нашим».

2

Тео была и рада и не рада их возвышению. О, конечно, сперва она пришла в восторг от нового дома и пользовалась любым случаем, чтобы упомянуть о нем в разговоре с подругами, и вызывала горничных, когда они вовсе не были ей нужны. Но ее немножко мучила совесть. Она признавалась себе, что не очень-то храбро отстаивала Стэси Линдстрома.

Никогда не забудет она первого появления Стэси в особняке. Семейство только что обосновалось на новом месте. Они жаждали иметь свидетелей своего нового великолепия. Однажды в субботу вечером, в восемь часов, когда они только кончали обедать, кто-то позвонил у входной двери. Нелегко это было — кончать обед в восемь! Раньше они принимались за него в половине седьмого и без десяти семь все как один проглатывали последний кусочек. Но, перенеся начало трапезы на семь, включив в меню салат и разрешив отцу выкуривать послеобеденную сигару за столом, им удалось дотянуть церемонию до мало-мальски приличного времени.