Вещи, которым меня научил Дьявол - [2]

— Так ты создал меня? — спрашивает она.

Он вздрагивает, в первый раз поднимая взгляд от своей книги.

— Что?

— Так ты помог мне? — исправляется она.

Это беспокойство мелькнуло в его глазах? Она винит себя в недостатке тонкости. Его пальцы скользят между страницами книги, будто Виктор собирается её закрыть.

— Это просто… всё кажется мне таким странным, — произносит она, хлопая ресницами, как делала прежде, в другой стране, в другой жизни. — Почти как магия.

Виктор хмыкает, напряжение уходит его из его мышц, челюсти и плечи расслабляются.

— Никакой магии, — говорит он. — Просто наука.

Он протягивает подрагивающую руку (всего лишь лёгкий тремор, обычно возникающий через несколько часов после последней дозы) и гладит её плечо; костяшки его пальцев кажутся острыми через тонкий хлопок её блузы. Она едва сдерживается, чтобы не отшатнуться от прикосновения.

— Законы, по которым два тела влечёт друг к другу, тоже являются разновидностью гравитации, — он почти шепчет. — Вот и всё, — он вновь смотрит ей в глаза. — Ты понимаешь?

Она смотрит на них через улицу, наблюдает за тем, как они изучают лоток торговца безделушками. Она почти удивлена, что они её не замечают — скорее даже что он не чует её, — но, опять-таки, предполагает, что смерть сделала многое: излечила чахотку, убрала акцент, изменила её всю на глобальном уровне. Она даже не уверена, сколь много от неё прежней теперь осталось.

Но по крайней мере её малая часть ещё живёт в сердце мужчины по ту сторону улицы.

Итан улыбается женщине, которую держит за руку, женщине, которую они встретили в театре той ночью. Ванесса — так, кажется, её зовут. Сейчас в её взгляде нет жалости, нет покровительственной улыбки на её губах — не в этот раз, когда рядом нет бедной умирающей бродяжки, которую Ванесса могла бы судить, однако то выражение отпечаталось в памяти шрамом.

Непостижимо, чтобы Итана привлекла такая женщина. Непростительно. Она думает, «достаточно хороша» ли Ванесса, если сравнивать то, что у них в головах.

И вместе с тем на Ванессу вовсе не неприятно смотреть. Её красота холодная, но всё равно красота: волосы тёмные, как эбонит, кожа белоснежная, а губы кроваво-алые. Ванесса — словно бы персонаж готической сказки, вызванный к жизни, с мрачными тенями в глазах. Но нет в этой женщине ничего, что могло бы заставить Итана смеяться над её словами, или шептать ей на ухо, или касаться своими пальцами её.

На другой стороне улицы её собственные пальцы сжимаются в кулак; её рука пуста. Она потеряла так много, и вот Итан отдаёт её последние сокровища другой, а ведь часть его по праву принадлежит ей. Неужели ничто её не в безопасности?..

Гнев заставляет сойти с тротуара; ярость толкает пересечь улицу. Сердце стучит в ушах, и шум этот заглушает суматошную лондонскую толпу. Она ещё не знает, что будет делать, но уверена, что будет кровава.

Ничто не может остановить её… кроме звучания единственного слова.

— Брона, — слышит она голос Итана через шум крови в ушах.

Она замедляет шаги, и останавливается, и сердце пропускает удар. Неужели её заметили?

Итан наклоняется к лотку торговца и извлекает что-то золотое — это небольшая фигурка, когда-то ярко расцвеченная, теперь потускневшая от времени и использования. Фигура изображает человека с нимбом над головой и посохом в одной руке.

— Что вы говорите? — переспрашивает Ванесса своим невозможно идеальным голосом.

Итан качает головой и поворачивается к торговцу.

— Кто это? — спрашивает он.

Старик щурится на фигурку через очки в проволочной оправе.

— Это святой Иуда, сэр, — объясняет он. — Верный последователь и друг Иисуса, покровитель безнадёжных и отчаявшихся. Я могу красиво вам его завернуть всего за пенни.

— Будьте любезны, — говорит Итан. Он передаёт продавцу статуэтку и несколько монет — намного больше, чем продавец запросил. Старик благодарно ему усмехается.

— Вы превращаетесь в сороку? — спрашивает Ванесса, отворачиваясь, чтобы рассмотреть что-то более интересное и новое. — Или это приступ до сего дня не проявлявшейся в вас сентиментальности?

Итан улыбается. Почти бездумно, будто делал это столько раз, что уже не нуждается осмыслении, чтобы повторить этот жест, достаёт что-то из-под рубашки. Это старый медальон, ничего особенного, старомодная пластинка с местом для того, чтобы выгравировать лик святого.

Она наблюдает с расстояния, и если бы не знала лучше, то подумала бы, что в углах глаз собираются слёзы.

— Что-то вроде того, — произносит Итан, проводя большим пальцем по медальону.

Их покупка завёрнута, их сделка завершена, и пара отступает от прилавка, вновь переплетает руки и удаляется вниз по улице. Она наблюдает за ними, её глаза прикованы к Итану, улыбающемуся и смеющемуся. Она не может описать точно, почему, но чувствует практически нестерпимое желание последовать за ним, потребовать его внимания, закричать, что она жива и реальна, рассказать, как скучала по нему, обвить руками его шею и поцеловать его, почувствовать пульс жизни в его губах и говорить о…

— Любви, — шепчет она.