Весенняя охота на гусей - [17]

– Надо попробовать.

– Я согласен, – сказал тогда Глухой.

17

Вслед за ледяными дождичками в июле пошел снег. Снег сыпал с темного неба громадными мокрыми хлопьями безостановочно день и ночь. Среди всеобщей белизны чернильной лентой выделялся Китам.

Все в это время сидели в избушке. Дед, который начал прихварывать, засел в своем домике и даже не выходил по вечерам.

– Для тех, кто первый раз в тундре, самое время гибнуть, – сказал Братка. – Уйдут от дома в одних курточках на «молниях», а тут снег. Бывает, по метру в это время наваливает.

Все молчали, отдавая дань Браткину опыту, и только Славка Бенд в тишине нервно барабанил пальцами по подоконнику.

– Сидим, – сказал он. – Время идет. Рыба идет. Ловить надо. Сдавать.

– Мы все, Славка, сюда не за цветочками приехали, – сказал Муханов. – Чего попусту слова тратишь?

– В такое время, – убежденно продолжал Братка, – лучше всего выпить спирту, хорошо поесть и лечь спать. И наутро будет хорошая погода. Это я вам точнее радио говорю.

Все оживились, ибо идея понравилась. Братку и решили послать в поселок, как человека, знакомого с обстановкой, что при «сухом законе» небесполезно. Решили, что он получит из причитающихся денег рублей сто, купит спирту, папирос, разные там консервы побаловаться.

– Доверенность надо написать, – сказал Санька. – Не дадут одному без доверенности.

– Это в Москве у вас на каждом шагу доверенности, а меня здесь любой знает, – ответил обиженно Братка.

– Я с тобой, – вдруг сказал Федор. – Интересно мне кое-что.

– Не доверя-яешь все-таки, Оспатый? – усмехнулся Славка.

…Они вернулись через три часа. Федор кинул пустой рюкзак на пол и селена койку. Братка в сенях отряхивал снег.

– Не выгорело? – упавшим голосом спросил Муханов.

– Хуже, – ответил Федор. – Денег нет.

– То есть как нет? – недоверчиво спросил Муханов.

– А так, все наши тонны деду пошли.

– Как деду? Почему деду? – заговорил Славка.

– По документам. Амортизация лично ему принадлежащих сетей по договору. И по тому же договору гарантированная зарплата – по 300 рублей в месяц – с марта, как бригадиру-инструктору перечислена на дедов счет в районной сберкассе.

– Так, – ошалело сказал Славка. – Так.

– Все именно так. Штемпеля, печати. Большой закон-ник наш дед.

– Первый раз. За десять лет. Поверил, – сказал в тишине Славка от своего окна. – Ну, дед, держись!

– Сядь, – сказал Федор. Славка сел.

– У него, гада, там где-то взрывчатка есть, – сквозь зубы сказал Муханов. – Заложу сейчас под койку, от избы ничего не останется. Идем, Федор?

– Мелкий вор, гнида, все по закону сделал, – с горьким презрением сказал Федор, – много видал я таких и об этого ни рук, ни глаз пачкать не хочу.

Муханов вышел. Санька кинулся вслед за ним.

Перед дедовой избой лежал девственно чистый снег, Муханов пропахал его сапогами и дернул дверь так, что чуть не отскочила ручка.

Крохотное оконце в дедовой избе едва пропускало свет. Он лежал на койке, и белая его голова выделялась на фоне темной подушки.

– Дед, – сказал Муханов, – мы в правлении были. Ты что же, а, дед?

– Плохо мне, ребята, – прошелестел дед. – Совсем плохо.

– Ты про деньги скажи. Про рыбу.

– Вот здесь, – дед поцарапал слабой ручкой где-то около живота, – вот здесь совсем плохо.

– Прикидываешься, старая выжига, – сказал Муханов.

– Врача бы, врача, а, ребята?

– Лежи, дед, – беспощадно сказал Муханов. – А сети твои мы заберем.

– Неправильный ты, Коля, неправильный, – прошелестел дед. – Дерутся ведь сети, портятся, а они денег стоят. Больших денег. Я, может быть, всю жизнь собирал эти сети. И вот: новая река, сам хозяин. Последний раз хотел половить на новой реке, и все. Дом у меня хороший… Врача бы…

– Ладно, – сказал Муханов. – Очнешься, поговорим. А сети твои – прощай…

Два дня дед лежал в своей избушке, и только Муханов упомянул о нем:

– Прикидывается, сволочь, на жалость.

На третий день дед выполз на порог и спросил:

– Ребята, вы звери, что ли? Помираю.

– Толька, иди в поселок, вызывай вертолет, – сказал Федор.

Толик кинулся в избушку и выскочил оттуда с двустволкой.

– Оставь ружье, – рявкнул Федор, и Толик, прислонив дробовик к завалинке, как пришпоренный, рванул по кочкам.

Вертолет прилетел. Врач пощупал дедов живот и быстро приказал нести носилки. На носилках дед смотрел в серое небо и тихо постанывал. Он исчез в железном грохочущем брюхе Ми-4. Исчез навсегда.

Два известия пришли на почту Нового Усть-Китама. Письмо от деда. «Положили меня, ребята, в больницу. Будет операция. Давно у меня уже язва желудка. Думал, долго с ней проживу, а врач хочет резать. Поругались мы все немного, но приеду и уладим миром. Все надо миром улаживать. Пуще всего берегите снасть. А я постараюсь скорее…»

Далее следовала длинная инструкция, как хранить и сушить сети, адресованная Глухому. Вторым была справка из больницы. «В результате нарушения больничного режима больной Мятлев Дмитрий Егорович 62 лет скончался от воспаления послеоперационного шва в брюшной полости». Была еще приписка: «Дед-то ваш будто золото закопал, все рвался. Обманул врачей, начал выписываться досрочно. Я его коешный сосед».

Настала пустота.

18

Когда наступила пустота, каждый зажил как бы сам по себе. Лимонный Славка сидел у оконца и глядел па врезанный в оконце пейзаж, и только Толик неугомонно набивал свои адские патроны и лихо поглядывал на всех светлыми глазами: когда же решится – «как все». Стрелять сейчас было некого, только утки с выводками ютились в березовой осоке, но убить такую утку можно только один раз, не зная, какие они взъерошенные, иссохшие от материнских забот, – второй раз стрелять не захочешь.