Весенний день - [6]

Художники Югославии, находящейся на одном из европейских перекрестков, быть может, раньше, чем в других социалистических странах, почувствовали тот кризис традиционного европейского гуманизма, вытесняемого сомнительными ценностями «общества потребления», о котором столь много пишут в последнее время. Тогда-то и подняли свой голос в защиту человечности писатели-коммунисты предвоенного поколения. По-разному выразили они свои опасения.

Хорват Мирослав Крлежа выступил в 1959 году, одновременно с Космачем, с гуманистической антифашистской пьесой-параболой «Аретей, или Легенда о святой Анцилле, райской птице», положившей начало направлению «драматургии мифов» в литературе Югославии. Традицию эту продолжил македонец Коле Чашуле пьесой «Водоворот» (1967), где ставились проблемы доверия к товарищам по борьбе. Народный поэт Югославии Десанка Максимович создала свой знаменитый аллегорический цикл «Прошу помилования» (1965). Оскар Давичо, выступивший еще в 1952 году с известным романом «Песня», в 1953 опубликовал поэму «Человеческий человек». Огромный успех имела едкая антимещанская сатира сербского прозаика Эриха Коша «Удивительная история о ките огромном, называемом также Великий Мак» (1956) и роман «Тиф» (1958), в котором подозрительность и недоверие к людям уподобляются тифозной горячке.

Нелишне будет, говоря об истоках и литературных параллелях космачевской новеллы «Тантадруй», вспомнить и о том, какое огромное внимание оказала на предшественников Космача, прежде всего на Ивана Цанкара, гуманистическая русская классика XIX века с ее темой «маленького человека». «Тантадруй» как бы завершает тему сирых и убогих, навеянную, как говорит писатель, притчами его матери о «божьих людях». Эта новелла словно возвращает читателя к раннему рассказу «Хлеб» (1936). Герой его, нищий, которого деревня щедро одаривала черствыми корками, в конце концов умер от цинги.

«Не хлебом единым жив человек» — такое евангельское изречение писатель претворил в вереницу образов-метафор, в размышления о том, что и добро надо делать умеючи, что не от сердца идущие благодеяния могут стать поперек горла, да и тому, кто их совершает, не принесут облегчения.

Секрет популярности «Тантадруя» в разных странах объясняется художественными достоинствами этого произведения. Мастерство Космача проявилось здесь в редкостном для прозаика, свойственном обычно лишь большим драматургам, умении выстроить звуковой ряд новеллы. Этим, наверное, и объясняется внимание к ней множества переводчиков, работающих для радио. Особое чутье помогло писателю нащупать болевые точки, тревожащие современников.

Иную линию творчества Космача продолжает новелла «Кузнец и дьявол». Здесь, наверное, впервые с таким совершенством и лаконизмом выразилась черта его дарования, которую можно определить как декоративно-барочное, близкое Ромену Роллану («Кола Брюньон»), — ощущение полноты и прелести жизни. Космачу видится деревенская жизнь как основа жизни вообще, ибо близость к природе представляется ему непременным условием и гарантией естественного, а значит, и нравственного человеческого поведения.

Альтернативой бесчеловечности воспринимается сегодня эта притча о соперничестве в силе и красоте сельского кузнеца с веселым и жизнелюбивым священником, назначенным в глухое село за отступления от строгой морали. Желая припугнуть непокорного прихожанина, кюре одевается дьяволом и подстерегает кузнеца на узкой тропинке. Кузнец, однако, не струсив, вступил в единоборство с «чертом». Рассвет застает недавних соперников друзьями, с открытой душой принимающими красоту природы и радость жизни.

На этой оптимистической ноте и хочется закончить разговор о творчестве одаренного и своеобразного мастера современной прозы многонациональной Югославии. Можно с уверенностью предположить, зная жизнь и творчество Космача, что сегодня он не остался бы в стороне от могучего движения за гуманизм международных отношений. Югославские писатели делегировали на Московский форум «За безъядерный мир, за выживание человечества» известного поэта и прозаика Оскара Давичо. Думается, если бы Цирилу Космачу довелось дожить до наших дней, он тоже непременно принял бы участие в этом благородном движении.

Н. Вагапова

ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ

Часть первая

I

Тот весенний день был красив, светел и звонок, точно отлитый из чистого серебра.

И хоть мрачные тучи горьких воспоминаний не раз затягивали ясное небо моей памяти, хотя старая и новая боль то и дело тупо толкались в стенку сердца, вихрем проносились тени бурных чувств молодости, а на дне холодного омута житейской опытности со вздохами ворочались тяжелые валуны потопленных желаний, — ничто не могло омрачить, смять, взрыть и раскидать широкой, плодородной нивы моего покоя. О нет! Ничто из того неукротимого и неудовлетворенного, что еще бушует в темных глубинах моего существа, не могло унести этой драгоценной плодоносной почвы, которую слой за слоем наносила за тридцать пять лет река тяжелых испытаний, чаще всего — мутная и вспененная.

Тот весенний день был в самом деле прекрасен, светел и звонок, точно отлитый из чистого серебра.