Весенние перевертыши - [14]
— Я тут поважней нащупал… тайну… — сказал он.
И замолчал, и еще сильней закосил глазом.
— Важней ничего нет, Левка.
— Я не хочу знать, когда я умру. Я хочу знать, poжусь ли я снова после смерти.
Последние слова Левка произнес глухим, замогильным голосом. В большом, пустынном, сумрачном спортзале на минуту наступила особенная тишина, укрывающая что–то грозное, чего нельзя касаться людям.
Стараясь не спугнуть эту тишину, Дюшка выдавил из себя шепотом:
— Лев–ка–а, разве такое может?..
— Может не может — надо узнать.
— После смерти чтоб?..
— После смерти.
— Вроде привидения? Да?
— Привидение — сказки!
— А как тогда?
— По–настоящему, как сейчас.
— Левка–a, ты не болен?
— Ничуть.
Сердитый и вовсе не смущенный ответ восхитил Дюшку в душе.
— Вот это–о да–а!.. Умереть и снова!.. Только ведь в могилу закопают, Левка.
— Пусть.
— А может, ты все–таки болен?
— Слушай, таракан… Хотя вряд ли ты поймешь.
— Я постараюсь, Левка. Я изо всех сил постараюсь!
— Надо для этого открыть одну проблему…
— Чего?
— Проблему. Научную. Великую. Над которой сейчас бьются все ученые мира. Я жизнь положу, а открою.
— Какая она, Левка?
— Да с виду простая: бесконечна наша Вселенная или конечна?
— А–а, — протянул Дюшка разочарованно. — Зачем это?
— Это ключ к тайне, будем ли мы после смерти жить или нет.
— Бесконечна… Вселенная… Ключ?
— Скажи: из чего я состою?
— Из костей, из мяса, как все.
— Из атомов я состою. Из самых обычных атомов, сложенных особым порядком.
— Ну и что?
Левка так интересно начал, но сейчас что–то путал: бесконечность, Вселенная, атомы, черт знает что!
— Атомов во мне очень–очень много, но все–таки число их конечно. Понимаешь?
— Нет, Левка.
— Я конечный, а Вселенная–то бесконечна. Учти, Дюшка, дважды бесконечна — во времени и в пространстве.
— Тебе–то от этого какая выгода?
— Большая, Дюшка. Раз наша Вселенная нигде не кончается и никогда не кончается, то где–нибудь, когда–нибудь, рано ли, поздно, но наверняка… Понимаешь, на–вер–ня–ка! Случится невероятное — атомы случайно сложатся так, как они лежат во мне.
Левка замолчал, торжествующе, изумленно, взволнованно взирая на Дюшку. А Дюшка подавленно задал все тот же, уже надоевший, вопрос:
— И что?..
— Как — что?! — воскликнул Левка с дрожью в голосе. — Ведь это я! Это буду снова я! Я появлюсь во Вселенной где–то, когда–то, уже после смерти! Выходит, я бессмертен! Понял?
— Нет, Левка.
И Левка сразу увял:
— Туп же ты, таракан.
— Ну, а я — после смерти?
— И ты тоже. — Ответ без энтузиазма.
— А другие?..
— И другие. Все. Я не исключение.
Дюшка помолчал, соображая, наконец возразил:
— Нет, тут что–то не так. Ну, хорошо — ты один. Ну, я еще — согласен. А то все… Нет, что–то не то.
— Ладно, таракан, замнем этот разговор для ясности. — Левка поднялся, скинул куртку, стал натягивать через голову рубаху.
Дюшка взялся за свой портфель с кирпичом. Пора было идти домой.
Дома после обеда он раскрыл задачник: «Два путешественника…» Тайна, даже две маленькие — сколько прошел первый и сколько второй путешественник. Тайны так себе, самые завалящие, но для тренировки сгодятся. Дюшка навис над задачником и стал думать.
13
Путешественники не имели ни лиц, ни имен, ни характеров, они отличались друг от друга только тем, что один на полчаса раньше отправился в путь. Полчаса — тридцать минут… Минуты помогли открыть тайну пройденных километров. В другой задачке угол в градусах помог узнать высоту заводской трубы. В третьей — длина и ширина бака водонапорной башни подсказала, сколько пионеров отдыхало в пионерском лагере.
На улице Жан–Поля Марата зажигались окна. Большой кран купался в зеленом закате. Старуха Знобишина снова протащила на веревке козу, на этот раз в другую сторону — к дому. Дюшка вышел погулять.
Он решил подряд несколько задач, и голова с непривычки отяжелела, казалось, даже немного распухла, но на душе — покойно. Дюшка был так доволен собой, что даже походка у него стала медленной и задумчивой.
Странная вещь математика. Она связывает между собой, казалось бы, самые несвязуемые вещи — градусы с заводской трубой, бак водокачки с отдыхающими пионерами! Или бесконечность Вселенной — кому, казалось бы, до нее какое дело! — нет, она обещает Левке Гайзеру новую жизнь… после смерти. Ничего себе!
За домами в тишине кричали лягушки, не столь шумно, как прежде, не столь звонко, но по–прежнему картаво, с усердием. Вспомнилась лягушка, распятая на Санькиной веревочке, с ржаво–золотым глазом, дышащим желтым брюхом. Она, незваная, влезла в чинные и умные Дюшкины мысли о математике. Эта лягушка заставила Дюшку носить в портфеле кирпич. Лягушка и кирпич — тоже странная связь. И математика здесь ни при чем. Оказывается, не только в задачнике, но и в самой жизни есть эти странные до нелепости связи.
Лягушка и кирпич, бесконечная Вселенная и вторая жизнь как подарок… А старинная красавица, давным–давно умершая Наталья Гончарова, вдруг неожиданно нарушила спокойствие Дюшкиной жизни. Больше того, если б эта Наталья Гончарова сто с лишним лет назад носила другую прическу — не с завитками у висков, — с Дюшкой ничего особенного не случилось бы: не обращал бы теперь на Римку Братеневу внимания, не связался бы с Санькой из–за лягушки, не схватил бы очередную двойку у Васи–в–кубе, не сошелся бы близко с Левкой Гайзером, не получил бы от него книгу о галактиках, не заметил бы странности задачника, не открыл бы для себя удивительных связей в мире. Подумать только, все оттого, что Наталья Гончарова, жена Пушкина, носила модную для тех лет прическу с локончиками.
