Весенней гулкой ранью... - [23]

напутствие новому поколению, чей свет уже разгорается над родными

просторами...

Сергей Митрофанович понимающе кивнул и, хитровато улыбнувшись, спросил:

- А все-таки как же Есенин откликнулся на строки Тютчева о ветреной

Гебе, что "громокипящий кубок с неба, смеясь, на землю пролила"?

- А вот как - в стихотворении "Гляну в поле, гляну в небо...":

Снова в рощах непасеных

Неизбывные стада,

И струится с гор зеленых

Златоструйная вода.

О, я верю - знать, за муки

Над пропащим мужиком -

Кто-то ласковые руки

Проливает молоком.

Что-то есть похожее, не правда ли?

- Кажется, есть. И все-таки повторю банальную фразу, Тютчев остается

Тютчевым, Есенин - Есениным...

- А Городецкий - Городецким, - вставил я.

- Совершенно верно, - засмеялся Сергей Митрофанович...

5

Первые послеоктябрьские годы были исключительно тяжелыми для молодой

Советской республики. Иностранная интервенция. Белогвардейщина.

Контрреволюционные мятежи, диверсии, заговоры. Останавливались заводы: не

хватало топлива. Разруха в хозяйстве, на транспорте. Эпидемии. Голод.

Вынужденное введение продразверстки вызвало ропот деревни.

"...Крестьянство формой отношений, которая у нас с ним установилась, недовольно, - говорил В. И. Ленин в 1921 году, - ...оно этой формы отношений

не хочет и дальше так существовать не будет. Это бесспорно. Эта воля его

выразилась определенно. Это - воля громадных масс трудящегося населения. Мы

с этим должны считаться, и мы достаточно трезвые политики, чтобы говорить

прямо: давайте нашу политику по отношению к крестьянству пересматривать" (В.

И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, с. 59).

Коммунистическая партия принимала целый ряд переходных мер, отвечающих

интересам Советского государства, рабочего класса и широких масс

крестьянства.

В этой сложнейшей обстановке, "в развороченном бурей быте" Есенин

растерялся. Вместо ожидаемого "мужицкого рая", сказочного края Инонии перед

ним возник лик родной страны, обезображенной войной и разрухой. Казалось:

будут "злаченые нивы с стадом буланых коней", "золотые шапки гор", "светил

тонкоклювых свист"...

Мечталось:

И тихо под шепот речки,

Прибрежному эху в подол,

Каплями незримой свечки

Капает песня с гор...

Что же увидел он в действительности?

Тучами изглодано небо, сквозь ржанье бурь пробивается пурговый

кашель-смрад, по полю скачет стужа, в избах выбиты окна, настежь распахнуты

двери. Поэт в отчаянии:

О, кого же, кого же петь

В этом бешеном зареве трупов?

"Завязь человека с природой" разорвана: "сестры-суки и братья-кобели"

людьми отторгнуты, "человек съел дитя волчицы". И над всем этим страшным

видением, изображенным в "Кобыльих кораблях", как в годину бед, "трубит, трубит погибельный рог" из "Сорокоуста".

В своей "Встрече" (1920), посвященной Есенину, Мариенгоф откровенничал: По черным ступеням дней,

По черным ступеням толп

(Поэт или клоун?) иду на руках.

У меня тоски нет.

Только звенеть, только хлопать

Тарелками лун: дзинь-бах!

Сборник, в котором напечатана "Встреча", назывался: "Стихами

чванствую".

Что может быть общего между этой клоунадой и глубинными переживаниями

Есенина? Между "стихами чванствую" и, как мог бы сказать Есенин, "стихами

отчаиваюсь"?

Исток есенинской драмы - в крушении его иллюзий о "чаемом граде":

"...Ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал..." Не надо

обвинять поэта - заблуждение было не виной, а бедой Есенина, как, впрочем, и

многих других восторженных мечтателен о мгновенном преображении старого мира

в земной рай.

"Только в союзе с рабочими спасение крестьянства", - устами Ленина

говорила партия большевиков.

В представлении Есенина "смычка" города и деревни должна была привести

"полевую Русь" не к спасению, а к гибели.

Скоро заморозь известью выбелит

Тот поселок и эти луга.

Никуда вам не скрыться от гибели,

Никуда не уйти от врага.

Вот он, вот он с железным брюхом,

Тянет к глоткам равнин пятерню,

Водит старая мельница ухом,

Навострив мукомольный нюх...

Когда-то, в начальном периоде промышленного развития России, Глеб

Успенский так описывал появление в сельской местности парового котла:

"Тысячепудовое чудовище наконец приехало из Москвы на станцию железной

дороги и, окруженное массою распоясовского народа, тронулось оживлять

мертвую округу. Широко разинуло оно свою нелепую железную пасть, как бы

грозясь поглотить всю эту благодать, которая открывалась перед ним, всю эту

рвань, которая копошилась вокруг него. Медленно и грозно двигается оно

вперед. То затрещит и рухнет под ним гнилой мост... То вдруг, на крутом

повороте... оно вдруг свернется набок и растянется на пашне, раздавив под

собою и дядю Егора, и дядю Пахома, да Микишку, да Андрюшку. .

Душегубец-чудовище..." ("Книжка чеков", 1876 год.)

Вспоминается и рассказ Ивана Бунина "Новая дорога", опубликованный в

1901 году. Символична завершающая его картина: "Стиснутая черными чащами и

освещенная впереди паровозом, дорога похожа на бесконечный туннель.

Столетние сосны замыкают ее и, кажется, не хотят пускать вперед поезд. Но