Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе - [59]

Так и летал я всю ночь и не слышал, как родители легли и как встали.

Пятак и два бурдюка

Я поднялся раньше, чем взошло солнце, натянул на себя поношенную чоху, обулся в новенькие чувяки, а на голову наспех нахлобучил дедушкину каракулевую шапку.

Мама с вечера наготовила мне в дорогу всякой снеди: лепёшки с начинкой из лобио, куски варёной свинины, творожники, поросёнка, четыре круга моего любимого молодого сыра да испечённый на глиняной сковороде-кеци румяный хлебец. А отец приволок из погреба маленький бурдючок, при виде которого сердце моё сладостно забилось, но скрывая радость, я ехидно спросил:

— Ты что, на пир меня отправляешь?..

Отец нахмурился.

— Вино, сынок, вовсе не тебе предназначается.

Вот так-так! Меня словно холодной водой окатили, но я не подал виду: хитёр я, сызмальства хитёр.

— А-а, знаю, знаю, куму посылаешь! — Хотя отлично знал, что никакого кума у нас в городе не было.

Глаза у отца стали совсем печальными.

— Мальчик мой, ты ведь знаешь, как туго нам пришлось в этом году. Не смог я скопить тебе денег на дорогу, поэтому и решил дать вино. Нельзя же, чтобы ты нищенствовал в этом проклятом городе. Сказывают, в Кутаиси оно в большой цене. Приедешь, снеси его на базар, а на вырученное купи себе билет до Тбилиси, да и на первое время, думаю, пока работу найдёшь, тебе хватит, если, конечно, будешь с умом тратить.

Я с сомнением покачал головой.

— В дороге может случится выпить захочется, так ты держись, не смей бурдюк открывать, потому как в неполном бурдюке вино легко портится. А наше — и подавно, ему вообще вредит долгое путешествие, понял?

— Ну, понял, чего уж тут не понять!

Подумать только, обедать в пути, рядом чтобы вино стояло, а тебе нельзя и стаканчик пропустить! Да эдак и кусок в горло не полезет. Но что поделаешь!..

Отец искоса поглядел на меня:

— Знаю, сынок, трудновато тебе в дороге без вина придётся, — он пошарил в кармане брюк, — на вот пятачок, купишь себе кувшинчик-чареку — горло промочить. А бурдюк не открывай, не то пожалеешь. Обещай мне, что продашь вино.

— Ладно, ладно, папа, не враг же я самому себе. Клянусь, выполню всё, как ты наказал.

Я положил пятак в ковровый кисет и вскинул на плечи хурджин, куда уложил всё моё нехитрое достояние. Отец снова принялся наставлять меня.

— Сынок, — говорил он, — приедешь в город, не разевай рта на всё, что там увидишь. Не то сразу смекнут, что ты без привычки, окрестят тебя хамом-деревенщиной да обдерут как инжир. Смотри, не плошай, держись молодцом! А ежели грошей немного выгадаешь да в люди выбьешься, не забывайся, помни — человек должен прежде всего оставаться человеком, а деньги, дело наживное. Не поддавайся всяким разбойникам и аферистам, много их в городе шатается, да и сам не сделайся сукиным сыном. Ну, а раз едешь ты в город денег заработать, пришей к изнанке штанов карман, да не один — девять пришей, все пригодятся. Не в хурджин же деньги ссыпать.

— Да уж куда там, где такие деньги, чтобы их в хурджин ссыпать, — улыбнулся я. — Хорошо кабы несколько грошей в кармане зазвенело.

— Э-э! Не знаешь ты, в городе всякое случается, можно за один день богачом заделаться. Потому и говорю, попадут тебе в руки деньги, ты уж их в один карман не прячь. Не то неровен час вор тебе его вырежет. Да и пачкой не держи, чем чёрт не шутит, потеряешь ещё пачку-то, что тогда?! Бумажки отдели… Да ты, я вижу, не слушаешь меня!

— Ну что ты, папа, как можно, всё исполню, как велишь.

— Постой, постой, что я вчера хотел тебе сказать?! Ах да, вспомнил! Не таскайся по садам, там всякая дрянь бродит. Не гляди, что царь с виду, и такой облапошить может! Но уж если и случится, какой негодяй-подлец у тебя денег потребует, так ты отдай, не жалей, все карманы выверни. Таким людям что человека убить, что муху — всё одно. Деньги — что, а вот жизнь человеческая — дело другое, второй раз на свет не родишься. Самое истинное богатство на земле — это жизнь. Всё остальное — выдумка. Да, вот ещё что, — как бы мне это тебе сказать: в городе разные женщины гуляют, блазнят они мужчин улыбками да ужимками, кривляньем всяким. Не прикасайся ты к этим исчадиям ада, не то наградят они такою чумою-болестью, что нос у тебя отпадёт и станешь ты уродом, страшилищем, слышь! Ну, всё! Идём уж, провожу тебя до околицы.

Мама тоже собралась идти с нами, она украдкой смахивала набегавшие слезинки и, словно боясь, что её услышат, торопливо нашёптывала мне:

— Храни тебя боженька, архангел, святой Георгий да пречистая богородица, удачи тебе и везения, друзей хороших.

Когда мы вышли за калитку, Кечули уже дожидался меня на дороге. Хурджин его висел за плечами у Лукии, и из него весело высовывал голову такой же, как у меня, маленький бурдючок. Царо стояла рядом с сыном и вытирала глаза уголком косынки. Глядя на неё, я сам чуть было не заплакал, но вовремя сдержался, — не пристало мужчине реветь, как паршивой девчонке. В последний раз оглядел наш двор, трижды перекрестился и пошёл, да вдруг остановился.

— Ты чего?! — испугалась мама.

— Ничего, камень ногою зашиб.

— Которой?

— Левой.

— Слава богу! — она облегчённо вздохнула, — это хорошая примета. Споткнуться на правую — не годится: удачи не будет.