Веселие Руси - [35]

Строят, строят, строят, но вот и у нас настает торжественный день, когда в бюро по распределению жилплощадей мне дают натуральный ордер, где написано, что я сам, моя Людмилочка и мамаша имеем право въезда и проживания в отдельной двухкомнатной квартире площадью 28,5 кв. м.

В пять часов вечера мне дали эту замечательную бумагу! Другой бы тихо ждал утра или вообще какого-нибудь удобного дня, но я уже ученый и переученый, почему и не стал делать подобной глупости.

Тем более, что шмотки мы увязали давным-давно. И лежали наши милые шмотки, и ждали, когда я подгоню машину и запихаю в нее все наше барахло.

А барахло у нас неплохое. Все, что надо имеем. Из очень ценных вещей — холодильник «Бирюса» и телевизор «Рассвет». Стиральная машина, торшер, трельяж — это само собой разумеется. В общем, когда мы приехали с машиной прямо из деревни прямо в Академгородок, была уже слаболунная ночь, а освещение еще не включили.

— Как же мы будем таскать обилие вещей? — оробела моя Людмилочка.

— Утащим, слышишь, как люди таскают, — направил я ее на верный путь.

И действительно — не одни мы нашлись такие умники. В слаболунной ночи во многих подъездах раздавалось сопенье и кряканье. Подъезжали грузовики, тихо переговаривались люди. Вселялись.

Ну и мы тоже. Шофер помогал. Я не имел возможности угостить его водкой по случаю темного времени. Но и наглеть мне тоже не хотелось. Я ему дал пять рублей, и он остался очень доволен.

Со шкафом очень намучились. Потому что там какие-то расставили по всей лестнице этажерки, а спросить кто — невозможно. Свечки не горят, лампы не включены. Одно слово — темнота.

Свалились спать на узлах. И вот утром я просыпаюсь и смотрю на дорогие моему сердцу мои стены. Стены, как стены. Белого цвета. Я смотрю на дорогой моему сердцу мой потолок. Потолок, как потолок. Низкий. Я смотрю на дорогие моему сердцу мои двери. Двери, как двери. Открываются и закрываются.

И я подхожу к дорогому моему сердцу моему окну, и тут меня охватывает от непонимания обстановки некоторое беспокойство.

Дело в том, что квартиру нам выдали на третьем этаже, а я смотрю из окна и вроде бы как-то высоковато. Потолки вроде бы низкие, так что вроде бы как-то высоковато для третьего этажа.

Я вышел на лестничную площадку и увидел, что интуиция меня не обманула. Попутали мы в темноте этажи. Вместо 22-ой влетели в 26-ю квартиру.

Я тогда спустился вниз, чтобы прояснить, как обстоят дела в квартире 22. В частности, может быть, там еще никого нет, и мы спокойно, без скандала туда въедем.

Ан нет. На двери уже висит табличка «А.Н.Пидколодный». И ниже «Н.А.Пидколодный, Ф.Х.Пидколодная».

Оказалось, муж с женой и ихний папаша. Рабочая династия.

Я им говорю:

— Простите, но как вы попали в мою квартиру?

— Это наша квартира, — отвечают Пидколодные.

(В жар тут меня бросает, естественно.)

— Вот у меня ордер.

Показываю.

— У нас тоже ордер.

Показывают.

(Вроде бы ни хрена не понимают.)

— Так у вас же ордер на квартиру 26, четверный этаж. А вы заняли 22, второй.

— Темнота, знаете ли, — нервно засмеялись Пидколодные, — Попутали.

— Придется освободить. У меня старушка-мама. Она не может жить на четвертом этаже.

— А у нас старик-отец. Он тоже не может жить на четвертом этаже.

— Ничего подобного. Пускай живет, согласно ордеру.

— Может, вы все-таки останетесь в 26-ой квартире? Площадь-то ведь одна и планировка тоже.

— Нет, граждане, давайте выметайтесь. Коммунизм еще не наступил, чтобы я совершал такие поступки.

— Давайте, а, молодой человек?

Это я-то молодой человек?

— Давайте, молодой человек, а мы вас отблагодарим.

— Что? Взятка?

— Почему взятка? Решили это по-джентльменски. Коньячку выпьем, а жены — шампанского. Шоколаду купим.

Тут и Людмилочка подает сверху измученный голос:

— Может, черт с ними, а? Пускай живут.

Меня снова в жар бросило. Да что это за несчастья?

— Запихайте, говорю, этот ваш шоколад знаете куда?

И тут Пидколодные, сбросив фальшивую маску любезности, нахально заявляют:

— А мы не уйдем.

— Это как же так? — опешил я.

Хотя с моим опытом не хрен было бы удивляться.

— А вот так — не уйдем и все. Мы просили пониже. Мы право имеем.

— Права граждан определяют специальные организации, — парировал я. — Я на вас на суд подам.

И я подал на них в товарищеский суд при домоуправлении. Я выиграл дело, но они не ушли. Я подал в районный суд, но они не ушли. Я подал в городской, но они не ушли. Я им лил керосин в щели. Я повесил им с балкона дохлую собаку. Но они собаку срезали и даже не поморщились, а мне за это как-то всю ночь стучали в свой потолок, который у меня является полом.

Очень меня это огорчает, что химиков подобных развелся полный город. Ну, как с ними дальше жить? Я грущу. Я тут как-то встретил инженера Женю.

— Как дела, Женя, — говорю. — Как там Саша?

— Уехал в командировку, уехал Саша.

— Хорошо. А как здоровье матушки?

— Умерла. Умерла мама, — отвечает Женя, и голос его дрожит.

Жалко мне его стало до ужаса.

— Да, дела. Ну — хоть отмучилась. Как говорится — как ни болела, а все ж померла, правда?

Это я, чтобы его подбодрить. Это вроде как шутка.

А он вздохнул и ушел.

А я решил, что подам на захватчиков и в Верховный суд, если это потребуется. До каких пор мы будем поощрять нахальство? Пускай горит земля под ногами нахалов. Пускай их судит Верховный суд!