Веселие Руси - [22]

— Ждите, ждите! Пойте, пойте!

И она твердила сквозь слезы:

— Жду, жду! Пою, пою!

И соловей, глядя острым глазом, чирикал:

— Жьду, жьди! Пьой, пьой!

И не соловей, а воробей — вот он кто оказался при ближайшем рассмотрении. Я пустил в него за это мелким камнем, но не попал и отправился восвояси.

Напоследок я послал певунье воздушный поцелуй, а она мне не ответила, скотина. Ах, стало быть не мне, не мне обещал райскую жизнь и вечное блаженство ее чудный пресветлый голосок.

Под млечным путем посреди планеты

Из письма к институтскому другу

А еще я тебе скажу, дорогой Сашок, что в нашем дорогом героическом многоквартирном доме, откуда ты маханул с распределения, как фрайер, а я остался, как якобы герой, то там в этом доме живет громадное множество хороших людей, которых вовсе нет нужды перечислять поименно, пофамильно, согласно профессиям. Потому что ты их во-первых всех как облупленных знаешь, а во-вторых потому, что ты открой любую газету, и там они все уже есть под рубрикой «простые люди», то есть, прости, «простые труженики». Кто варит сталь, кто варит борщ, кто тачает сапоги, а некоторые даже, как твой покорный слуга, укрепляют завоевания научно-технической революции и двигаются вглубь до самого крайнего бесконечного предела, сидя за письменным столом своей шлакоблочной конторы (построили нам, таки, новое здание).

Потому что да я ж и сам хват! Достиг, как ты знаешь, громадных успехов. И не важно, каких! Всем доволен, все имею, с той женой развелся, а вот только нету у меня телефона, как будто телефон уж это такая нематериалистическая вещь, чистый продукт идеализма и экзистенциализма, что уж никак его невозможно ухватить за провод чистой рукой, как ни пытайся и к кому ни ходи.

Вот и почему — ты понимаешь, Сашок, — тут настает вечер, а электрического света нету, вот почему я и злюсь, бегая по своим богатым (от слова Бог) комнатам в темноте и безвестности. Так-то бы ПО УМУ позвонить куда надо да кого-нибудь налаять. Глядишь, и засияет освещение. А тут — томись, и, как поется в народной песне, — ни помыться, ни сварить! На календаре числа не видно, на часах — часов. Да куда ж это годится, Сашок?!

В величайшем р-раздражении я выскочил на темную лестницу и аукнулся с какой-то прошмыгивающей мимо меня фигурой, пришедшей в наш светлый мир из Гоголя.

— Здравствуйте-здравствуйте, — ответила фигура-харя, оказавшаяся, как ты сам понимаешь, женой хорошо тебе известного Макара Сироныча.

— Ох, и не узнал я вас, Фекла Евлампьевна, богатой вам быть, — сказал я.

Дамочка захихикала, но я ей тут же и говорю:

— Насколько я информирован, дорогая, у вас ведь проведен телефон. Так скажите вы, прелесть, Макар Сироныч еще не звонил насчет света?

Как-то ее это телефонное напоминание насторожило.

— А чего раззванивать-то, — сурово отвечает мне она. — Чинят — значит починят. Дня им не хватило, оболтусам.

А я-то тут и сообразил, что не далее, как третьего дня я, находясь в веселом состоянии духа, кричал, что существуют еще у нас отдельные граждане, которые под себя гребут, и что они себе проводят вне очереди телефоны.

Ладно. Я тогда, Сашок, вышел на улицу и замер.

Потому что, понимаешь, Сашок, больно было глазу. Ибо, дорогой, близ нашего многоквартирного дома простые рабочие люди, сибирские парни, развели громаднейший костер и что-то там такое чинили и копали, похожие на статуи, эти простые обветеренные рабочие суровые парни в простых брезентовых робах и того же материала рукавицах.

Трещали доски, обильно политые соляркой, летели искры. Грубыми мужественными голосами перекликались романтики. И мне, человеку, получающему 240 рублей, мне, честное слово, стало стыдно, что я стою посреди их героизма в простых, домашнего вида матерчатых тапках. Я повел, отец, зазябшими плечами и подумал, что где-то мы что-то как-то проглядели в самих себе, старик, в суете жизни покрылись бытовым жирком, лицо свое теряем в погоне за материальными ценностями. Я опустил голову и от стыда хотел было идти восвояси, чтобы в темноте и одиночестве продумать свои очищающие мысли, систематизировать их, вырастить древо познания и его укрепить. Но тут… Но тут и мне самому представилась редкая в нынешнее время возможность проявить себя.

Потому что один из героев, выговаривая различные русские слова с украинским акцентом, отшвырнул в сторону какую-то блестящую в свете костра и лунном стеклянную бутылку (как у Чехова в «Чайке»), а она по ошибке попала не на плотину, а в лоб его зазевавшемуся напарнику, который, этого не ожидая, рухнул, как подкошенный сноп, и упал прямо в костер, взметнув своим падением мириады алых искр, взлетевших к черному небу с мириадом белых звезд, составляющих Млечный Путь. Сильно запахло паленым. Я рванулся вперед и, потеряв один тапок, сам того не ожидая, смог помочь героям, то есть смог помочь одному герою излечь другого из пожарища.

При этом мы все трое, как ты понимаешь, опять упали в костер, но мы потом встали и были зато прекрасно освещены его затухающим пламенем.

И вот мы встали на четвереньках, прекрасно освещенные затухающим алым пламенем, мы, герои, посреди планеты, под Млечным Путем, составляя строгую и торжественную монументальную трехфигурную композицию.