Веселая Эрата. Секс и любовь в мире русского Средневековья - [28]

[318]

Говоря об анальном сексе, следует также особо указать на популярность в средневековом русском обществе гомосексуальных связей. Гневные обличения составителей епитимийных вопросов, строжайше осуждавших близость между мужчинами, можно дополнить рассказами иностранцев, которые возмущались шутливо-снисходительным отношением русских людей к подобной практике. По словам Олеария:

...некоторые оскверняются гнусным пороком, именуемым у нас содомиею; при этом употребляют не только pueros muliebria pati assuetor (как говорит Курций), но и мужчин, и лошадей. Это обстоятельство доставляет им потом тему для разговоров на пиршествах. Захваченные в таких преступлениях не наказываются у них серьезно. Подобные гнусные вещи распеваются кабацкими музыкантами на открытых улицах или же показываются молодежи и детям в кукольных театрах за деньги.[319]

О распространенности подобных сексуальных пристрастий красноречиво свидетельствует содержание одного из заговоров против импотенции (нестоихи):

...Как стоят столбы вереи, ясеневые, так бы стояли у сего раба Божия имя рек семьдесят составов и становая жила, белые муди, румяные и ярые яйца, шли бы всякое в полое место в жену или девку, в парня, в гузно и в пизду, во всякой день и во всякой час...[320]

О том же говорят и «заветные» пословицы, отличающиеся своей жизнерадостно бойкой интонацией от заговора с его неистовой одержимостью:

В середу — с переду, а в пятницу — в задницу[321].

Все одно: хотя в гузно, хоть на ево гузном[322].

Учи вѣжеству потирай гузно плешью[323].

Как свидетельствует содержание берестяной грамоты (№ 330), найденной археологами в Новгороде в слое последней трети XIII столетия, традиция подобных шуток имеет на Руси длительную предысторию. В состоявшейся в 1963 году первой публикации ее текста А.В. Арциховский предпочел воздержаться от какого-либо комментария, ограничившись лишь указанием на то, что «не все слова понятны»[324]. Перевод, из которого следовало, что речь идет о непристойной шутке, появился только в 1995 году[325]. После поправок А.А. Зализняка общее содержание грамоты можно передать следующим образом:

Гуска, лежащая с гуской, ебет [ее в] гусно, задрав одежду.[326]

Гуска выступает здесь и в пассивной, и в активной сексуальной роли. По определению Зализняка, это — «словесная игра, использующая эффект обсценности, умноженный на эффект абсурда».[327]

Однако представление об активной сексуальности зада не ограничивалась в мире русского Средневековья только шутками. В епитимийном сборнике первой половины XIV столетия «Вопрошание-исповеданье» упоминается грех — «подздеть волею блуда для». Чтобы определить общий характер поведения, в рамках которого представлялся возможным подобный поступок, приведу соответствующий раздел епитимийника полностью:

Побздев волею блуда для, или сонн[ом]у такое створиши [или] явив срамной уд стоящий, [или] [с]пьяну с чужими женами — 40 дней поста.[328]

Грех не самый страшный, но и не самый ничтожный. В рамках того же сборника более мягко наказывается:

Не пошедшему в церковь ради блуда и пьянства (3 недели);

Руку втыкать или сквозь порты блуд творить блуднице или своей жене, пьяной или сонной, или искусом (3 недели);

Попихнувшему в кал чужую скотину, или человека, или язычника (6 дней);

Пустившему руки на блуд без совета жены (6 дней).

И уж совсем ничтожным оказывается на этом фоне грех, совершенный только в мыслях:

Вознамерившемуся совершить кровосмешение — до вечера пост.

Сексуальные нравы, обсуждаемые в епитимийных вопросах, кажутся весьма грубыми, однако в большинстве случаев они понятны. Иначе с «бздением блуда ради». Можно констатировать, что испускание газов упоминается в данном случае как одна из форм мужского эротического поведения. Такое преднамеренное бздение совершается ради соблазнения женщины (блуда для), т.е. фигурирует как элемент любовной игры. При всей необычности данной идеи подобная функция мужского зада соответствует тем определяющим принципам народной антропологии, о которых говорилось в начале настоящей работы. Наряду с признанием «мужских» и «женских» частей тела все части тела женщины и мужчины могут быть сопричастны соответственно женскому и мужскому сексуальному началу. Судя по свидетельству епитимийника, мужской зад не был в этом смысле исключением. Показательно, что представление о сексуальной активности мужского зада находит соответствие за пределами русской культуры — в «Истории Гаргантюа и Пантагрюэля». В одном из эпизодов этого романа рассказывается, что из газов Пантагрюэля родились пигмеи, у которых сердце расположено недалеко от заднего прохода. То есть испускание газов фигурирует здесь как аналог семяизвержения.

Подобные причуды народной антропологии следует, как представляется, определять на путях не столько культурологического, сколько социокультурного осмысления. Испускание газов — не просто проявление грубости и невоспитанности. Так же, как и отрыжка, это одна из издержек переваривания пищи, а стало быть, спутник сытости. Понять отношение к таким проявлениям физиологии можно, исходя из того, что «средневековый Запад — это прежде всего универсум голода, его терзали страх голода и слишком часто сам голод».