Весь сантехник в одной стопке - [27]
…У матушки всякие учёные степени, на работе она вся важная, знает слова аккомодация, конвергенция и апперцепция… К ней раз студенты напросились в гости, дипломники. Подошли чуть раньше. А на них из-за угла выстреливает доцент С. в косынке набок и в бигуди. Кренится в повороте, как глиссер. Летит, влекомая чудовищем с раскрытой пастью. И в хриплом дисканте её различимы слова на Х, на П, на Б, и на З….
Потому что аффект.
– Надежда Гавриловна, какие вы слова знаете! – сказала Таня Приходько, очень симпатичная девушка, кстати…
Изучал Люсины пропорции. Оказывается, периметр Люси в районе экватора – 62 см. Длина ноги, если мерять от острова Гаити до Южного полюса – 108 см.
Из этих 108-ми юбка прикрывает 31 сантиметр. (Жаркую, экваториальную зону.)
Потом подумал, что Люсин экватор должен обозначать не середину, самое широкое место на планете. На Люсе самое широкое значительно ниже прежнего экватора и составляет 87 см. А 62 – это длина параллели в районе субтропиков.
Но люблю её, конечно, не за эти синие глаза (левый Тихий, правый – Атлантический), а за Ум, за ноосферу.
Улетает на три дня. Говорит (шутливо):
– Постель менять не буду, чтоб никого не водил.
Походила туда-сюда, рассердилась, стала перестилать на свежее…
– Ты ж дурак такой, притащишь, и что твои бабы обо мне подумают!?
(Вовсе нет у меня никаких баб, но я не признаюсь, чтобы казаться дороже).
Мой приятель Игорёк умел петь песню про медуз. Тихо и проникновенно. Поэтому его любили шесть красивых женщин и тридцать – с обыденной внешностью.
Тридцать седьмой стала Рита.
Вообще бесперспективняк.
– Чё мне делать, Слава? – Она вздыхала, как стадо влюблённых слонов.
– Если сидеть в углу – ничего не высидишь. Соверши красивую глупость, чтоб было чего вспомнить, хотя бы…
И вот однажды Рита вышла в центр зала, где сидели тридцать шесть других женщин, и сказала:
– Маяковский.
И ушла. И все ей смотрели вслед, даже второй номер в списке особ, имеющих право чмокать Игоря в щёку, Наташка. А у Наташки глаза, между прочим, один синий, второй светло-карий. Но даже она понимала, что это был личный её, Наташкин, капут.
Неделю Ритка яростно целовала бедного моего приятеля по подъездам, потом бросила.
– Чё мне делать, Слава? – спрашивал теперь он. Снимал при том интеллигентские очки и тёр переносицу.
А что ответишь? Если было и прошло – значит, голяк.
Игорёк уехал в Питер и стал гениальным гитаристом. Играет в шести группах и живёт в коммуналке где-то в районе наб. р. Карповки. Жена у него симпатичная и умная. Песню про медуз не слыхала ни разу.
Ты, Египет, сам виноват. Зря к зиме снижал цены.
Трындец тебе.
Незабудкина в тебя едет. На неделю.
Бедный, бедный Египет!
Первыми заплачут акулы.
Люся Незабудкина никогда их не ела, но хочет.
Они ж доверчивые, как телепузики, близко подплывают к белым женщинам.
– Биг вайт вумен! – радуются акулы. – Хай!
– Еда! – радуется Незабудкина. – Беззащитное рыбье мясо!
Бедные, бедные акулы!
Или «Рассвет с горы Синай».
Люся Незабудкина думает, что Синай в Египте.
Ну допустим, приползёт гора в Египет, как того требует Люся.
А часов у Люси нет. Ну есть, только биологические.
Надо ж ещё совпасть с расписанием Люсиных восходов…
Бедный, бедный Рассвет на горе Синай!
Не знает, каково это – опоздать на встречу с Незабудкиной.
…А крокодилы в Египте есть?
Бедные, бедные крокодилы!
Кто там ещё остался, тараканы и холера?
Холере – соболезнования.
А вот тараканы могут выжить.
У Незабудкиной инсектофобия. Насекомых Люся поражает визгом. Но насмерть ещё не умеет.
Поэтому первой в гостиничный номер врывается Наталья Аркадьевна, попутчица, бест-оф-френдс. Разгоняет нечисть аплодисментами, топотом, свистом. Только потом, по сигналу «хороша у нас в саду черешня», входит Люся.
А я остаюсь дома, с детьми. Это просто, воспитывать двух девочек. Я умею гавкать: «Ну-ка есть!» и «Ну-ка спать!»
У меня хорошо получается. Ляля спит уже на тридцатом гаве. Маша – не знаю, после сотого засыпаю сам.
Умею варить сосиски, знаю, где лежат колготки (не знаю где – чьи).
Вот только волосы… По утрам из них и резинок надо взбивать композиции «под принцессу».
Я же умею только под «женщину с Марса».
А девки в гневе – вылитая Незабудкина.
Бедный, бедный я…
Дантисту Петрову выпало хоронить родную тётю.
Петров пригласил на похороны струнный квартет. Это интеллигентно и очень тонко. И всего шестьсот долларов. Духовой оркестр на похоронах выглядит вульгарно. А эти пришли, культурные такие, во фраках, поставили пюпитры.
– Ты, конечно же, не забыл взять ноты? – интимно пошутил первая скрипка в ухо виолончели.
Раздобыть ноты Шопена обещал виолончель, самый ответственный из всех. Но вместо партитуры коллегам было представлено бесподобное по драматическому накалу описание минувшей ночи – с кражей носков из магазина, последующим мордобоем, пьянкой и нежно-зелёным утром, встреченным в объятьях некой одноногой Зины.
Тётиным похоронам забрезжил финал, как на обычной свадьбе, с битьём музыкантских морд.
– Ну, что теперь, мы будем играть одноногую Зину? – спросил первая скрипка, записной острослов.
