Весь мир Фрэнка Ли - [85]

Амели Шим приняли в Чикагский университет. Пола Олмо – в Калифорнийский университет в Санта-Крузе. Брит Минз поступила в Калифорнийский университет в Дейвисе, как и планировала. Я за нее рад. Я никогда не приеду к ней в гости, никогда не увижу ее комнату в общаге, никогда не узнаю, где ее любимое место в студенческом городке. Очень странные ощущения. Ведь совсем недавно я мечтал об этом.

Эндрю Ким поступил в Йель, там его мечты о карьере актера точно исполнятся. Джона Лима и Эллу Чанг приняли в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Они еще не открылись своим родителям. Ву Танг попал в Университет Южной Калифорнии, теперь этот парень с волевой челюстью тоже станет частью семейного пантеона выпускников этого универа.

Я уговорил Кью пропустить пару последних уроков и теперь рассказываю ему о том, что произошло на Сборище, что у папы теперь тысячи крошечных бомбочек, которые могут рвануть в любой момент, и что в наших с Джо отношениях из‐за этого все перевернулось с ног на голову. Кью слушает нахмурившись, глядя в землю, точнее, в Землю – самое несправедливое, суматошное и несчастное место в этой Вселенной. Потом Кью начинает плакать. И плачет до тех пор, пока линзы его очков не становятся мокрыми. Я снимаю с него очки и вытираю их подолом своей футболки.

– Извини, что рыдаю, как гигантский ребенок в обкаканном памперсе, – говорит он.

– Не переживай, ненормальный ребенок-переросток, – отвечаю я и беру его за руку.

Проходящие мимо ученики смотрят на нас. Наверное, думают, что мы – пара, которая решила расстаться перед окончанием школы. Сейчас подобные сцены можно увидеть в школе чуть ли не каждый день. Просто конец света.

– Да нет, – говорит Кью. – Прости за то, что скинул на тебя еще одну проблему. У тебя и без меня достаточно поводов для слез. Новые проблемы – последнее, что тебе сейчас нужно.

– Да ладно, старина, – отвечаю я, – скидывай, не стесняйся. На все проблемы места хватит.

– Просто… – говорит Кью, шумно всхлипывая. – Просто я не понимаю, что все это, блин, значит. Живешь, работаешь, умираешь… Ругаешься со старыми друзьями, и на следующий день вы будто снова друг другу чужие… Что Вселенная хочет этим нам сказать?

– Понимаю тебя.

Он делает вид, что поправляет очки, хотя на самом деле я вижу, что он закрывает глаза ладонью.

– И нас ждет то же самое?

– Эй! – резко говорю я. – Ни за что! Даже не думай!

Кью моргает, глядя на ряды личных ящичков, на блестящий линолеум, на двери.

– Я буду скучать по этому адскому дурдому, – говорит Кью. – Моя мама сказала, что сегодня пришел последний конверт.

– У меня тоже последний пришел. Мама сложила все конверты в Большой Мешок.

Кью бросает на меня взгляд:

– Она правда так сделала?

– Конечно.

– И мама Джо тоже так делает?

Я киваю:

– Ну да. Все письма уже в мешке.

– И ты даже не заглядывал.

– Блин, никто ничего не знает!

Кью роняет голову на мое плечо:

– Я люблю тебя, чувак.

– И я тебя люблю, дружище.

– Мне так жаль твоего отца…

Я поднимаю руку, чтобы жестом остановить его.

– Что сказал один пирожок другому, когда гнался за ним?

– Чего?

– Я – с яйцами!

– Что-что?

Я смотрю Кью прямо в глаза:

– Что сказал один пирожок другому, когда гнался за ним?

Он смотрит мне в глаза. Его радужная оболочка такая темная, что сливается со зрачком.

– Я – с яйцами, – повторяю я.

– Пха-ха-ха-ха-ха! – взрывается он. – Опхи-хи-хи-хи!

– Ну ты и ржешь! – говорю я.

* * *

За час до окончания занятий мы с Джо тайком убегаем в древнюю Consta, чтобы выяснить, сколько раз мы успеем поцеловаться до тех пор, пока придет Кью.

– Пойдем в субботу в парк развлечений? – неожиданно предлагаю я. Джо улыбается, но ее ответ не радует. – Не могу. У меня Сборище. Мои брови ползут вверх от удивления. – Да ладно? Она пожимает плечами: – Только Кимы и Чанги.

– Так это правда, – говорю я. – Все выбрали себе сторону. Теперь Джо поднимает брови. – У меня Сборище в воскресенье, – объясняю я. – Будут только Лимы.

– Ого! – с грустью говорит Джо.

– Да к черту их всех, – говорю я и целую мою прекрасную девушку Джо. Но такое чувство, что я поцеловал кусок окорока.

– Что‐то не так? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает она.

Я смотрю на нее. Она пальцем рисует на своем бедре круг.

– Вот это мы. И у нас все супер, а за пределами этого круга одно дерьмо. Там все полный отстой. И из‐за этого я чувствую себя грязной и липкой.

– Словно деревья, покрытые липкой смолой, – бормочу я.

– Что?

– Я сказал: «Я тоже».

Я накрываю ладонью нарисованный ею круг, а потом кладу ее ладонь поверх моей.

– Давай с тобой договоримся: это дерьмо нас не касается, – предлагаю я.

– Давай с тобой договоримся: иногда нам придется иметь с ним дело, – отвечает Джо. – Понимаешь, у меня в голове не укладывается, что мой отец самый настоящий wang wang. Мне ужасно стыдно. Его гордыня ломает нам жизнь.

Я поднимаю подлокотник и притягиваю Джо к себе. В открытое окно влетает коричневый лист и падает мне на колени. Его клетки высохли, и он превратился в кружево. Интересно, долго наши родители будут управлять нашими жизнями? Может, до тех пор, пока мы им это не запретим?

Словно услышав мои мысли, Ханна вдруг присылает сообщение на мое обезьянье зеркало. «Можешь взять себе из моей комнаты все что хочешь, – пишет она. – Ты, случайно, мою одежду не начал носить? Шутка так себе, но если хочешь разобраться с гендером, то знай, я тебя во всем поддержу».