Весь этот рок-н-ролл - [73]

Все, стой, песик! Где ты, собачка, куда исчез? Вон садится спутник с маршрутка. И вот рыженький девочка выходит. Ах, какой девочка! Шестеро детей у нас будет! Если хоть один яйцо вернут! Михаил Федорович. Где он, кто он? Может быть, дядя Клинтон знает. Он все знает. Здравствуй, девочка. Здравствуй, Джанис. Что ты такой тихий? Что ты такой скромный? Правильно, тихий, правильно, скромный… Такой жена должен. Настоящий кавказский жена. Не то что этот Эмми, которого Берри тихти-пихти… Что такое говоришь, Джанис?! Как Берри виноват?! Что такое Эмми не виноват? Он кусаться должен! Он Берри волосы рвать должен! Глаз царапать! Так, постой минутка… Забыл, у Берри один глаз от рождения?.. Или потом?.. Вот я тебе жениться хочу. Ты же мне глаз не царапать? Может, Берри тоже жениться хотел? Только он молодой, ему жениться рано, а тихти-пихти – как раз. И он порядок решил изменить: сначала тихти-пихти, а потом – жениться. Да и девочка молодой. Пятнадцать лет. По нашим законам Российская Федерация в пятнадцать лет жениться нельзя. Правильно говоришь, тихти-пихти тоже нельзя. Но хочется. Больше, чем жениться. Вот я этот девочка ищу, чтобы Берри жениться. Разрешение получим дяди Джастина Бешеного. Он же родственник, недорого… Только этот Эмми найти надо. Где искать? Замудонск-Тверской видели? Кто видели??? А, это ты видели, дядя Клинтон?.. Как ты тут оказался? Так и оказался? Понял… Если ты так сказал, значит, так я и понял. Дворец Кощея?.. Михаил Федорович?.. Очень нужен… А где сейчас?.. Вудсток, остров Буян, часовенка… Камень Алатырь… Я так понял, дядя Кощей – блокпост Вудсток… И Михаил Федорович там? Как «тут был»?! Так был?.. Ну, тогда ладно. Если он яйца возвращать может, который откусил трехногий собачка, хороший собачка, тоже тут был, а потом пропал. Будто человек Михаил Федорович. Один – пропадает, другой появляется. Один яйца кусает, другой их хранит… Понял, этот Михаил Федорович – общак.

А скажи, дядя Клинтон, как дворец Кощей попасть? Подарок дари, да? Деньги давай, да? Отара баран давать, да? Начальник район делать, да? Не знаешь, да? Он сам скажет, да? А как до дворец доехать, да? На спутник! Нет!!! А другой путь нет? Маршрутка? Он сейчас на накрытой поляне на блюде из-под поросенка отдыхает. Какой выход, говоришь?.. Заснуть здесь и проснуться там? Ты сказки рассказывай? Ты же милиционер, а не Оле-Лукойе. Девочка, рыженький, ты чего глазки закрыл? Закрыл… Заааакккккрррррыыыыллллл…

И трехногий пес лизнул их спящие лица.

Линия Джанис Джоплин

И вот летим мы по-над Россией в сторону Замудонск-Красногвардейского, где я наконец встречу Джемми, и начнется то, чего никогда у меня не начиналось. А девчоночке уже двадцать семь годков и ничего-ничего такого еще не было. Вот надо же, чурка какая-то, а вот надо же… Да и тело у меня… В сауне у дяди Мика провели полный ребрендинг. А вот что это точно, не знаю, но так говорил один мужик, который любил меня брать, когда мне еще семнадцать не накатило. На него в конце девяносто второго челноков штук пятнадцать пахало. Шесть контейнеров на стадионе держал. Он меня всегда в новое одевал, прямо из Питая, но так, чтобы ярлыки не повредить. И вот когда я вся Диор, Гальяно, Виттон, он загорался и, когда кончал, весь криком исходил: «Уитни, Уитни, Уитни…» А в следующий раз: «Кайли, Кайли, Кайли…» И каждый раз меня, как по первоходку. И он это называл «ребрендинг». Вот такое у меня сейчас тело. Когда почти семнадцать. Нет, хренов, членов то есть, пенисов мужских к тому времени порядком перегостевало, но тельце прямо вот как сейчас. Да и хрена, члена то есть, пениса мужского в себе я припомнить не могу. Как отрезало, как не бывало, как целка я некоснутая и мокрую свою шахну, промежность то есть, девичьим пальчиком успокаиваю. Вот что такое «ребрендинг» сауны дяди Мика.

И тут приходит ночь. И спутник в этой ночи заплутал. Потому что темно… Ночь же… А управление ручное. А Глонасс – ну это такой компас, опытный образец, который сварганили только что, – деревянный, и стрелка у него деревянная, и показывает все время север, когда дяденька космонавт Вишез ею в зубах не ковыряет. Потому что стоматолог на космодроме Орнетт Коулмэн немецкую металлокерамику приватизировал, а наша металлокерамика еще в рост не пошла и при/после еды тут же распадается. Потому что это следующий этап – ею кушать. А на данном этапе ею можно только улыбаться. А кому в космосе улыбаться? Некому. Вот дяденька космонавт Вишез ею и кушал. А она не для этого. Вот он стрелкой Глонасса ее остатки с остатков зубов сковыривал. А она не для этого. Она, вообще, ни для чего. Ну не совсем… Вот наша металлокерамика – чтобы ею улыбаться, а наша Глонасс – чтобы над ней смеяться. Ну и что? Летим же как-то. Правда, не знаем, куда, но летим. А может быть, и не летим, а падаем. Потому что ночь. Звезд на небе нет, и, где небо, неясно. И где земля, тоже неясно. Потому что невесомость. И вот тут поступает команда из Замудонск-Машлыка спутник завернуть. А космонавт Вишез как ни в чем не бывало стрелкой Глонасса металлокерамику сковыривает. Я ему говорю, что надо назад, потому что там, в назаде – Джемми! Ждет! А он отвечает, что он знает, хрена ли толку (так вот при девушке выражается), когда сейчас ночь, в темноте не летают. Тем более полная неясность, где и куда, а он не пацаны из «Что, где, куда» отвечать вопрос, когда во время полярной ночи наступает утро. И эти долбожлобы (так вот при девушке выражается) не могут ответить, утро – это когда завтрак. Обед – день. Ужин – ночь. И проблема только в том, чтобы отличить завтрак от обеда, а обед – от ужина. Когда все в тюбиках. И мы в спутнике продолжаем быть в неизвестно где.