Вертикальный мир - [8]

Проблема: находится ли сейчас что-либо под запретом и что именно? Проверить табу на межгородскую проституцию. Как сильна? Как широко наблюдается? Проконтролировать эффект всеобщей доступности в современной литературе. Утрата драматического напряжения? Эрозия источников глубоких конфликтов?

Вопрос. Являются ли нравы городской структуры аморальными, постморальными или безнравственными?»

Такие заметки Джесон записывает на диктофон, когда бы и где бы они ни пришли ему в голову. А эти именно мысли пришли к нему во время ночной блудной прогулки на 155-м этаже в Токио. Он лежал с молодой коренастой брюнеткой по имени Гретль, когда у него возник ряд идей. Несколько минут он ласкал ее, и она, страстно задышав, прониклась желанием; таз ее закачался вверх и вниз, глаза сузились и превратились в темные щелочки.

«Извини, — сказал он тогда и потянулся за микрофоном через ее бурно трепещущие груди. — Я должен кое-что записать». Подключив микрофон к вводу квартирного информтера, он нажал кнопку включения устройства для записи в его исследовательском кабинете в Питтсбурге. Затем, быстро шевеля губами и хмурясь, стал наговаривать свои заметки.

Он часто ходит блудить, но только не в районе Шанхая. Джесону хватает смелости дерзко пренебрегать традицией: во время своих ночных блужданий каждый должен оставаться вблизи своего дома. Никто не накажет его за такое чуждое условностей поведение, поскольку это всего лишь нарушение общепринятых обычаев, но не городских законов. Никто даже не осудит его открыто. Тем не менее это дает ему легкое трепетное ощущение запретного. Свою привычку Джесон оправдывает сам перед собой тем, что якобы для него предпочтительнее смешанное культурное обогащение, получаемое им от сношений с женщинами других районов. Втайне же он подозревает, что ему просто неловко спутываться со знакомой женщиной, например такой, как Мэймлон Клавер.

В свои блудные ночи он садится в лифт далеко в глубинах здания, чтобы попасть в такие города, как Питтсбург или Токио, в грязную Прагу или в неряшливый Рейкьявик. Он толкает чужие двери, не имеющие в соответствии с законом запоров, и ложится в постели незнакомых женщин, пахнущих кухней. По закону они обязаны отдаваться ему беспрекословно. «Я из Шанхая», — говорит он им, и они — «О-оо!» — впадают в благоговение, а он кровожадно и презрительно набрасывается на них, пыжась от сознания собственного превосходства, питаемого кодексом общественных различий.

Грудастая Гретль терпеливо дожидается, когда он, Джесон, закончит наконец свои занятия и снова приникнет к ней. Муж ее, накачавшись какой-то местной алкогольной бурды или, возможно, даже наркотика, лежит на дальнем краю постели ничком, игнорируя жену и Джесона. Большие темные глаза Гретль сияют от восторга. «Вы, шанхайские парни, умеете кружить головы», — говорит она, и они стремительно отдаются друг другу в обоюдном неистовом порыве.

Домой он возвращается поздно. В тусклых коридорах мелькают призрачные тени — это другие жители Шанхая, возвращающиеся с блудных туров. Он входит в свою квартиру. У него 45 кв. метров жилого пространства, не слишком много для семерых: муж с женой и пятеро детей. Но Джесон не жалуется. Слава богу, каждый берет то, что ему дают, — у других и того меньше.

Микаэла спит или притворяется спящей. Это — длинноногая смуглая женщина двадцати трех лет, все еще привлекательная, хотя на ее лице начинают появляться морщинки — слишком много хмурится. Она лежит полураскрывшись, ее длинные блестящие волосы беспорядочно разбросаны вокруг головы. Груди у нее малы, но совершенны; мимоходом Джесон сравнивает их с выменем Гретль из Токио. Он женат на Микаэле уже девять лет. Когда-то он сильно любил ее, пока не обнаружил на дне ее души нерастворимый осадок мучительной сварливости.

Микаэла улыбается про себя и сонным движением отбрасывает волосы с лица. У нее вид женщины, которая только что получила предельно удовлетворяющее половое наслаждение.

Джесон понятия не имеет, навещал ли ее в его отсутствие какой-нибудь блудник, но он, разумеется, не имеет права спрашивать ее об этом. («Поискать доказательства? Пятна на постели? Следы на ляжках? Не будь варваром!») Он знает: даже если к ней никто не приходил сегодня ночью, она постарается создать впечатление, что кто-то был, а если кто-либо приходил и дал ей только умеренное удовольствие, она, несмотря на это, будет улыбаться так, словно побывала в объятиях Зевса. Он знает повадки своей жены.

Дети выглядят умиротворенными. Им от 2-х до 8-и лет. Скоро они с Микаэлой обзаведутся еще одним. Пять малышей — прекрасно для семьи, но Джесон свои обязанности на алтаре жизни видит в творении жизни. Когда кто-то перестает расти, он начинает умирать; это суть человеческого существования, а также популяции городского гиганта, констелляции городов, континента и, наконец, мира. Бог есть жизнь, а жизнь есть Бог.

Он ложится рядом с женой и засыпает.

Ему снится, что Микаэлу приговорили к Спуску за антиобщественное поведение. Ее бросают в Спуск. Мэймлон Клавер выражает ему свое соболезнование. «Бедный Джесон», — шепчет она. У нее прохладная белая кожа, тонкие черты лица; от нее исходит аромат мускуса; она полна самообладания. Ей еще нет семнадцати лет, как же она может быть так недосягаемо совершенна? «Помоги мне избавиться от Сигмунда, и мы будем принадлежать друг другу», — говорит она. Глаза у нее яркие, озорные, побуждающие его стать ее избранником. «Джесон… — шепчет она, — Джесон, Джесон, Джесон…» В ее голосе нежность, она ласкает его тело…